Субкультурная форма агрессивной группы.

Ростокинский Александр Владимирович,

кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовно-правовых дисциплин Московского Городского Педагогического Университета.

Формирование ценностно-нормативной системы личности происходит в результате двух диалектически связанных процессов: социализации и индивидуализации. Особенности этих процессов определяются особенностями деятельности субъекта. Но эта деятельность, в свою очередь, осуществляется в некотором «культурном поле». Последнее является не монолитным образованием, а множеством субкультур (от англ. Sub – «под»), отличающихся от доминирующей системы норм, принципов и ценностей. По мнению Я. И. Гилинского, разделяемому нами, субкультура выделяет …группу людей, отгораживает от других, позволяет ей теснее сплотиться на основе общих идеалов, целей, атрибутики и ритуалов.[1]

Общество как бы предлагает каждому варианты социальных статусов с соответствующими правами и обязанностями, обретение которых связывается с совершением определенных поступков, соблюдением некоторых поведенческих стандартов, принятием соответствующих ценностей и традиций. Это интуитивно понимали уже древние люди, у которых и рождение человека и последующие его «переходы» из одной возрастной и социальной группы в другую связывается с проведением обрядов инициации, магического «породнения» с данной группой, выступающей одновременно носителем определенной субкультуры. Отголоски этих представлений сохранились во многих современных религиозных и корпоративных обрядах, а даже в государственных церемониях.

Инициация не только символизировала достаточный уровень социализации для включения ребенка, подростка, юноши, молодого человека или даже профессионала в ту или иную социальную группу, но и закрепляла обязанность этой группы защищать его в отношениях с другими группами, в том числе, сообща возмещать причиненный ущерб. Возможно, эти объясняется факт возникновения оседлых и бродячих сообществ молодых людей, существовавших еще в средние века в городах и селах: «мальчишников», «братств», «королевств шутов», «аббатств молодежи» и т.п[2].

Такой порядок исключал возможность «перехода» на более высокий уровень социальной системы лиц, не соответствующих предъявляемым группой требованиями, например, в силу слабоумия или психического расстройства. Такие люди могли всю жизнь состоять в несамостоятельном (подопечном) состоянии у родителей, а после их смерти — состояли под опекой соответствующего рода или общины. Одновременно они входили в определенную субкультурную группу, требованиям и нормам которой соответствовали, отличаясь от большинства её членов по возрасту и физическому состоянию.

Поэтому особенности деятельности конкретного лица на каждом жизненном этапе детерминируются, как правило, особенностями ценностно-нормативной системы некоторой субкультурной группы. Эти особенности способствуют сплоченности любой группы лиц, сообщества, объединяющего нескольких лиц по интересам и существующего более-менее продолжительный период времени.

По признаку отношения к ценностно-нормативной системы субкультуры и положению внутри группы членов любой субкультурной группы можно разделить на:

1) устойчивое и сплоченное «ядро» группы, обычно обозначаемое как лидерство, общее (формальное) и функциональное (неформальное). Пребывание в данной подгруппе может служить условием перехода субъекта в вышестоящую по «социальной лестнице» субкультурную группу;

2) активных и сознательных приверженцев субкультурных норм и ценностей, составляющих резерв ядра и референтную группу для всех остальных участников;

3) пассивных сторонников субкультурных ценностей, случайно или «на время» примкнувших к данной группе, не вполне разделяющих господствующие среди её членов традиции и обычаи, дистанцирующиеся от них. Состав данной подгруппы составляет резерв для предыдущей и последующей подгрупп;

4) отвергаемые по каким-либо причинам члены группы, но не изгоняемые из неё. Данные лица также являются сторонниками субкультурных ценностей и норм, но не способными следовать им на практике, стремятся упрочить своё внутригрупповое положение.

И инициация, и приведенное внутригрупповое деление имеют, вероятно, психологические корни. Поскольку практикуются всеми относительно замкнутыми сообществами людей, включая случайно сформированные по формальному признаку и ограниченные в свободе выбора занятий и общения.

Следовательно, внутригрупповая агрессия, как и межгрупповая, выступает в качестве механизма, как обеспечения контроля группы над ограниченными ресурсами (территория, источники благ, власть и т.п.), так и консолидации членов данной группы, активизации внутригрупповой мобильности. Рост количества субкультурных групп в условиях массового общества: качественный, выражающий рост субкультурной плюрализации в результате накопления информации и интенсификации обменов, и количественный, вызываемый большой концентрацией населения всех возрастных групп в городах, оборачивается ростом проявлений групповой агрессии.

В некоторых случаях субкультурные особенности могут противостоять господствующим в обществе субкультурам, отвергать их и отвергаться ими, такие образования называются контркультурой. Понятие «контркультура» является собирательным. Им обозначаются разные по идейной и политической ориентации протестные группы молодежи («новые левые», битники, яппи и др.), сознательно противопоставляющие свои цели, задачи и атрибутику символике и целям официальной культуры.

Для контркультуры характерен отказ от сложившихся социальных ценностей, моральных норм и идеалов, стандартов и стереотипов господствующей в обществе культуры. У субкультуры и контркультуры могут быть разными цели, задачи и функции. Так бандитские и хулиганские группировки являются не только носителями контркультуры, но и антисистемой. Их субкультуры (воровские, профессиональной преступности, наркоманов) называют криминальными, или преступными.

Д. А. Корецкий и В. В. Тулегенов, называют криминальную субкультуру как «совокупность ценностей, обычаев, традиций, норм и правил поведения, направленных на наиболее рациональную организацию жизнедеятельности, целью которой является совершение преступлений, их сокрытие и уклонение от ответственности».[3] Сходное определение криминальной субкультуры дали в 60-е гг. ХХ века Р. Клоуард и Л. Олин (Оулин).[4]

По нашему убеждению, не бывает преступных или не преступных ценностей, как не бывает изначально преступной или не преступной деятельности. Вопрос заключается в их отношении к господствующей в том или ином обществе на определенном историческом этапе системе ценностей и защищающих её обязательных для всех правил.

Молодежные группы как носители определенной субкультуры (элементов нескольких субкультур) могут быть про- и антисоциальными: первые не противоречат и не борются с господствующей культурой или обществом в целом физическими средствами, вторые прибегают к оружию и насилию в защите собственных интересов. Например, хиппи являются просоциальным сообществом, хотя и относятся к контркультуре. Многие из них, повзрослев, стали преуспевающими бизнесменами и добропорядочными гражданами, хотя раньше противопоставляли свои идеалы буржуазной культуре.

Необходимость искать легитимный выход активности подростков в новых субкультурных формах достаточно давно осознавалась педагогами. Такими формами в начале ХХ века стали такие социально ориентированные детские и подростковые организации, как, скаутинг на Западе и пионерское движение в нашей стране.

Но вместе с ними сохранялись и территориальные объединения подростков, как правило, выходцев из малообеспеченных групп населения, недовольных условиями жизни, усваивавших элементы криминальной субкультуры и соответствующие формы деятельности. В нашей стране их членов по традиции называют «гопами» (по одной из версий, от «городское общежитие пролетариата»).

Агрессивные проявления данных групп направлены, как правило, против таких же «конкурирующих» групп или против лиц, отличающихся от «гопов» по каким-либо, как правило, внешним признакам. В последнем случае могут совершаться посягательства против личности в отношении «чужака», а также и издевательства над отвергаемыми членами своей группы, стигматизируемых как «лохи», третирования их. Строго говоря, представители городских низов всегда и везде воспринимают «пришлых» негативно, независимо от их национальности и вероисповедания, как конкурентов на рынке труда (наименее квалифицированного и низко оплачиваемого) и в получении социальных подачек; а мобинг практикуется и другими субкультурными группами.

В общем, как замечают по результатам анкетирования осужденных И.Л. Денисов и О.П. Рыбалкина, хулиганства и вандализма «как правило, являются средством восполнения недостатка впечатлений, выступают в качестве своего рода развлекательных программ».[5] Если члены названных субкультурных объединений и совершают преступления экономической направленности, то это, как правило, слабо подготовленные, ситуационные кражи или грабежи. Сегодня предметами посягательств нередко выступают так называемые знаковые (статусные) вещи: одежда с символикой спортивного клуба, спиртные напитки, украшения, мобильные телефоны.

В частности, такие черты как подростковое хулиганство и вандализм не представляют самостоятельного культурного или социального явления. Они возникают как слепое подражание криминальной субкультуре взрослых либо под прямым руководством ее носителей. Однако, увлечение наркотиками, которое появляется именно в подростковом возрасте, представляет уже самобытное явление. В детском возрасте подобное не встречается, а молодежь, точнее сказать, «взрослые молодые» (25 — 30 лет), как правило, уже не заражаются наркотическим зельем. Самый опасный период — старшие классы средней школы и первые курсы вуза.

Собственного облика у подростковой субкультуры фактически не существует. Подростки готовы не подчиняться старшим, для них запретный плод притягателен. Но на открытый протест против общества взрослых они еще не готовы. Они могут убегать из дома, что является формой пассивного неподчинения. Но убежать из общества они не могут. А потому подростковую субкультуру можно квалифицировать — в определенной ее разновидности — как девиантную или делинквентскую. Молодежь же физически равноценна взрослым, её не устраивает общество, с его нормами, традициями, правовой системой и другими институтами, а не просто взрослые, установившие над младшим поколением свой диктат.

Как важные особенности агрессивных территориальных  объединений подростков делинквенской и криминальной направленности в нашей стране следует отметить также исключительно высокую устойчивость к профилактическому и правоохранительному воздействию государства на всем протяжении ХХ века и в начале века XXI.

Данные группировки стабильно воспроизводились в каждом следующем поколении, стабильно пополняя ряды организованной и профессиональной преступности. Уже в середине ХХ века несовершеннолетний правонарушитель выступавший объектом исследований К. Е. Игошева, Е. Г. Бааля и других авторов, достаточно часто — как участник «плохой компании». Т.е. деятельность этого субъекта непосредственно — при совершении преступления в группе, или опосредовано — путем упражнения в неблаговидных поступках, организовывалось субкультурной группой. При этом внешние признаки таких групп, включая: сленг, внешний вид, материальные атрибуты, лозунги и фетиши, достаточно быстро изменялись, не меняя сущность деятельности и отношения с обществом.

Так, в 70-е гг. ХХ века в нашей стране зародились движение «фанатов» спортивных клубов, в первую очередь московского «Спартака», а также движения «рокеров», поклонников рок-музыки. Среди последних в 80-е гг. выделились  «битломаны», в основном  школьники, студенты в возрасте от 16 до 22 лет; «хард-рокеры» — студенты от 17 до 25 лет; «металлисты» — учащиеся школ, ПТУ в возрасте от 14 до 17 лет.[6]

Массовые драки между металлистами и поклонниками брейк-данса и другими рокерами происходили регулярно, что во многом объяснялось простой нехваткой танцплощадок. Никаких «идейных основ» вражды не было и в помине. По мнению Ю. Шинкаренко, не на криминальной основе происходило изначально объединение и «люберов», «ништяков», многих казанских «гопников». Элементы воровской субкультуры использовались люмпенскими группами лишь в качестве строительных лесов, некоторой субкультурной формы. Именно она наиболее полно соответствовала мироощущению люмпен-подростка, социального изгоя, маргинала, отверженного.[7]

Но в 90-е гг. ХХ века на смену многочисленным и достаточно аморфным объединениям делинквентных и агрессивных подростков, объединенных недовольством собственной жизнью и неприязнью к «чужим» и «иным» пришли более организованные и мобильные группы, построенные по образцу профессиональных банд, «конторы», а также этнические ОПГ, позднее — «скинхеды». Непритязательную «блатную романтику» сменили четкая организация, групповая дисциплина, националистические и расистские лозунги. Сходные явления наблюдаются и в среде футбольных фанатов.

Таким образом, быстрый рост и последующие трансформации «неформальных» молодежных объединений в нашей стране в конце ХХ века по мере отчуждения подрастающего поколения от принятия социально значимых решений происходили именно в направлении формирования и распространения делинквентских субкультур. В настоящее время субкультурные конфликты не исчезли и продолжают оставаться существенным криминогенным фактором, стимулирующим рост групповой и организованной преступности, а также распространение экстремизма среди молодежи.

Поступила в редакцию 22 декабря 2007 г.