Русские переводы
Корана. Адекватность и интерпретации
Багирлы Бахар Самед гызы,
диссертант
Бакинского славянского университета.
Как
известно, существуют разные требования к переводу вообще и к переводу сакрального
текста, в частности. Как диаметрально противоположные различаются такие
требования, как необходимость строгого следования за каждым словом Священного Писания
и необходимость объясняющего перевода, поскольку буквально сакральный текст
понимать невозможно. Такое двойственное отношение к переводу, например, Библии
нашло отражение в высказываниях типа «Тору понимать буквально нельзя, толковать
же – грешно».
В тексте
Корана обращает на себя внимание целый ряд существенных преград на пути
перевода. Среди них можно назвать актуализацию внутренней формы различных
конституентов текста и отсутствие нейтрализации при использовании многозначного
текста. Известно, что многозначное слово, будучи многозначным в языке, в речи
выступает в одном из своих значений. Контекст определяет необходимое значение и
устраняет многозначность. Для языка Корана характерно то обстоятельство, что
многозначное слово способно сохранять все свои значения в тексте. Только на
поверхностном уровне можно говорить об одном из них, на самом же деле
актуальными оказываются и те значения, которые как будто бы нейтрализуются.
Свой перевод
Корана В.Порохова назвала «Переводом смыслов». Вот что написано в предисловии к
Переводу: «Мне бы очень хотелось надеяться, что русский перевод Корана,
представленный ниже в стихотворной форме, может внести несколько большую эмоциональную
и стилистическую приближенность к оригиналу, нежели традиционное академическое
издание» [3, 12]. И далее, во Вступлении ко второму изданию: «Итак, как явствует
из вышеизложенного текста, перевод Писания – это не только и не столько перевод
на другой язык словарно-языковых единиц в их грамматическом оформлении, сколько
передача смысла Слова, его уникальной
значимости не только в Писании в целом, но и в его конкретном словесном
оформлении, в частности» [3, 15].
Отсюда
следует, что только интерпретирующий перевод является переводом смыслов.
Собственно комментарии к переводу не имеют отношения. Это материал, сопровождающий
перевод. Следовательно, интерпретация должна содержаться в самом тексте перевода
Писания, чтобы он претендовал на статус «перевода смыслов».
На наш
взгляд, любой перевод есть перевод смысла, значения, содержания и т.п.,
поскольку в случае перевода этот самый смысл
из одного кода переводится в другой.
Иногда сами определения перевода не совсем понятны. Например, А.В.Федоров
указывает, что «Слово «перевод» принадлежит к числу общеизвестных и
общепонятных, но и оно, как обозначение специального вида человеческой
деятельности и ее результата, требует уточнения и терминологического
определения. Оно обозначает: 1) процесс, совершающийся в форме психического
акта и состоящий в том, что речевое произведение (текст или устное
высказывание), возникшее на одном – исходном – языке (ИЯ), пересоздается на
другом – переводящем – языке (ПЯ); 2) результат этого процесса, т.е. новое речевое
произведение (текст или устное высказывание) на ПЯ» [5, 9].
«Речевое
произведение» подразумевает единство формы и содержания. Поэтому понимание
приведенного определения упирается в необходимость понимания такого ключевого
понятия, как «пересоздание». В Словаре Д.Н.Ушакова значение глагола пересоздать
определяется следующим образом: «ПЕРЕСОЗДАТЬ Создать заново, иначе, переделать»
[4, 354]. Какой области касается «переделка», «инаковость» при пересоздании речевого
произведения? Безусловно, формы, поскольку речь идет о передаче на другом языке.
Проблема в том, насколько иным, новым, переделанным оказывается при этом содержание,
смысл речевого произведения? Если исходить из факта переделки, то он, имея отношение
к переводу речевого произведения, должен, прежде всего, затрагивать смысл.
Наивно было бы говорить о пересоздании, имея в виду, форму. Ясно, что на другом
языке сохранить форму речевого произведения невозможно.
Что же в
таком случае подразумевается под переводом смыслов? Неужели сам факт стихотворной
формы означает эмоциональное и стилистическое приближение к оригиналу? И
насколько правомерно игнорировать «словарно-языковые единицы в их грамматическом
оформлении» и претендовать на передачу смысла?
Как будто эти две вещи друг другу противоречат. В современном языкознании
существуют такие понятия, как национально-языковая картина мира, язык как
превращенная форма, национально-культурное мировидение, отражение в языке
эталонов и стереотипных ситуаций и т.п. В современном языкознании общепринятым
является мнение о том, что языки несут на себе следы национального
миропонимания, этнической психологии и мышления. Отсюда следует, что при
пересоздании переделке подвергается не только форма (о чем можно было и не
говорить), но и смысл, поскольку этот смысл непосредственно связан с конкретным
языком, в данном случае исходным языком. Именно это и подразумевается, когда
говорят о языке как превращенной форме. В таком случае, что же подразумевается
под «переводом смыслов», который достигается путем игнорирования словарно-языковых
единиц в их грамматическом оформлении?
Обратимся к
сопоставительному анализу переводов Корана, выполненных академиком
И.Ю.Крачковским и В.Пороховой.
Сура Аль
Каусар в переводе И.Ю.Крачковского: «Обильный. Во имя Аллаха милостивого,
милосердного! Поистине, Мы даровали тебе обильный! Помолись же Господу твоему и
заколи! Ведь ненавистник твой – он куцый» [2, 509].
В переводе
В.Пороховой: «Изобилие. Во имя Аллаха, Всемилостивого и Милосердного! Все блага
даровали Мы тебе. Так обрати же к Господу свои молитвы И жертвоприноси. Ведь
тот, кто ненависть к тебе питает, Отвергнут будет (Им) навечно» [3, 625].
В
Арабско-русском словаре Х.К.Баранова значение слова каусар объясняется следующим образом: «1. обильный ~ ﺍل кор. Аль-Каусар (название райской реки); 2. обилие» [1, 899].
Как видим, каусар и Аль-Каусар это совсем не одно и то же.
Переводя название суры как Обилие или
Изобилие переводчки выдают внутреннюю
форму слова за его значение. Более того, совершенно очевидно, что Аль-Каусар – это гидроним, т.е. название
реки, которое не должно расшифровываться. Ведь мифические Стикс и Лета так и
остаются Стиксом и Летой. Никто и не делает попыток выдачи внутренней формы
этих названий за сами названия.
В
азербайджанском переводе З.М.Буниятова и В.М.Мамедалиева читаем: «Kövsər.
Bismillahir-rəhmanir-rəhim! (Ya Peyğəmbər!)
Həqiqətən, Biz sənə Kövsər
(Cənnətdəki Kövsər irmağını və ya
bol nemət, yaxud Qur’an, peyğəmbərlik) bəxş
etdik! Ona görə də (bu nemətlərə şükr
edərək) Rəbbin üçün namaz qıl və
qurban kəs! (Ya Peyğəmbər! Oğlun Qasim, yaxud
İbrahim vəfat etdiyi zaman sənə sonsuz, arxası
kəsik, nəsli kəsilmiş deyən) sənin
düşməninin (As ibn Vailin) özü sonsuzdur! (Sənin
nəslin qiyamətə qədər törəyib artacaq,
adın çəkildikdə sənə həmişə
salavat deyiləcəkdir!)» [6, 585].
Как видим,
название райской реки (в азербайджанской транслитерации Kövsər) сохраняется и в
названии суры, и в тексте, что совершенно верно. Более того, при интерпретации
символики данного имени переводчики указывают, что речь идет не только и не
столько о материальном изобилии, сколько о самом Коране и статусе пророка.
Причем до всего этого и как самое главное отмечается именно райская река
Аль-Каусар, т.е. «Я даровал тебе реку Аль-Каусар, что в раю, и избыток всех
благ, Коран и пророчество».
Обратим внимание
на английский перевод суры Аль-Каусар. «THE HEAVENLY FOUNTAIN (KAUSAR) In the name
of Allah, the Beneficent, the Merciful. 1. Surely We have given you Kausar, 2.
Therefore pray to your Lord and make a sacrifice. 3. Surely your enemy is the
one who shall be without posterity» [7, 632].
Английский
переводчик в названии суры использует парафразу Heavenly fountain, что вполне допустимо,
так как является описательным названием, но вовсе не толкованием.
Таким
образом, объясняющий перевод имени Аль-Каусар,
на наш взгляд, не может считаться оправданным.
Обратимся к
одному аяту из суры Аррахман, который звучит следующим образом: «Uənnəcmu
uəşşəcəru yəscudan» [Ərrahman,
6].
В этом
контексте повод для разночтений дает только слово nəcmun, которое может быть прочитано и как звезды, и как
травы. Все остальные слова на поверхностном уровне вполне понятны. Например, şəcərətun – дерево, şəcərun – деревья, səcədə – поклонялся , yəscudan – двойственное число,
н.вр.
В переводе
Крачковского аят звучит следующим образом: «трава и деревья поклоняются» [2, 438]. Как видим,
Крачковский nəcmu переводит как трава.
В переводе
Пороховой: «Склоняют головы пред Ним и звезды (в небе) и деревья (на земле)» [3,
551].
Совершенно
очевидно, что Порохова не просто изменяет текст, но и дополняет его. Во-первых,
nəcmu переводится как звезды. Следует отметить, что такой
перевод имеет свою логику. Общий имплицитный смысл высказывания означает, что
«Аллаху подчиняется всё, что находится на небесах, и всё, что находится на
земле». При этом звезды выступают символом всего небесного, деревья – символом
всего земного. Учитывая данный символический аспект, можно утверждать, что
перевод Пороховой более точен. Однако не следует забывать и то обстоятельство,
что данный перевод носит развернутый характер, следовательно, он удаляется в
известной степени от формульности оригинала.
Во-вторых,
семема «поклоняться» дается развернуто как «склонять головы».
Интересно
отметить, что на семемном уровне «поклоняться» и «склонять головы» не
тождественно и не равноценно. Так, «поклоняться» более адекватно оригиналу, поскольку
выпукло представляет отношение к Всевышнему. «Склонять голову» в абсолютной
позиции, т.е. без отношения к данному контексту, является более многозначным. Например,
«склонять голову» означает простое уважение.
В
азербайджанском переводе: «Otlar da, ağaclar da (Allaha)
səcdə edər!» [6, 498].
Данный
перевод также обращает на себя внимание избранными средствами. Например, сразу
же бросается в глаза форма edər. В семантике этой формы
подчеркивается обычность явления. В русском языке это значение даже невоможно
передать на лексемном уровне. Что-то вроде «это ими так делается», но не «они
так делают».
С одной
стороны, такой перевод удаляет смысл от конкретики действия, с другой стороны,
подчеркивая обычность явления, он выпукло представляет и его закономерность.
Как видим,
авторы азербайджанского перевода так же, как и академик Крачковский, избирают
вариант «травы/Otlar». Необходимо отметить, что в символическом отношении
«травы» не менее осмыслено, нежели «звезды». Так, если символ звезды, как было
отмечено выше, означает, что Аллаху поклоняется всё, что находится на небе, и в
этом случае подчеркивается символическая роль деревьев, как всего, что
находится на земле, то символ травы также осмыслен. В этом случае имплицитный
смысл высказывания подчеркивает, что Аллаху подчиняется (поклоняется) всё от
мала до велика. В такой семантической схеме трава выступает символом всего
малого, дерево – всего большого.
То же
предпочтение «трав» наблюдается и в английском переводе. Например: «And the herbs and the trees do
adore (Him)» [7, 533].
Таким
образом, четыре из рассмотренных перевода избирают семему «травы», соотносимую
с лексической единицей nəcmu. Но повторяем еще раз,
что перевод Пороховой глубоко осмыслен с точки зрения символической, так как
звезды представляют небесные тела и ассоциируются со всем, что находится на
земле.
Сопоставительный
анализ совершенно четко показывает многозначность и многослойность священного
текста. Анализ подтверждает мысль о том, что такая сложность оригинала
непосредственно отражает сложность основных концептов.
В каждом
аяте Корана, представляющем собой отдельный и самостоятельный тезис, имеется
своеобразный смысловой центр. Такие центры образуются определенными концептами.
Многозначность этих концептов оказывает непосредственное влияние на прочтение и
перевод.
Таким
образом, священный текст дает возможность различного прочтения, различного
осмысления и, следовательно, различного перевода. Все эти различия, на наш
взгляд, охватываются содержательной глубиной оригинала. Поэтому все разночтения
выглядят не как ошибки, а как дальнейшее углубление прочтения и понимания.
Проведенный
анализ показал, что перевод Пороховой стоит особняком, но, несмотря на это, он
глубоко символичен и полностью вписывается в общую традицию понимания Корана.
Видимо, это и подразумевается в таком названии Книги, которое дал автор
перевода: «Коран. Перевод смыслов и комментарии». Тем не менее перевод, выполненный
академиком И.Ю.Крачковским выглядит более предпочтительным, поскольку он
является более точным.
Литература
1.
Баранов Х.К. Арабско-русский словарь. М.,
1958.
2.
Коран. Перевод академика И.Ю.Крачковского. М.: СП ИКПА,
1990.
3.
Коран. Перевод смыслов и комментарии Валерии Пороховой.
М.: Аль-Фуркан, 1997.
4.
Ушаков Д.Н. Толковый словарь русского языка. Том 2. М.:
Вече. Мир книги, 2001.
5.
Федоров А.В. Основы общей теории перевода. М.: Высшая
школа, 1983.
6.
Əl-Qur’anül-Kərim.
Ərəb dilindən tərcümə edənlər:
Z.M.Bünyadov, V.M.Məmmədəliyev. Bakı, 2005.
7.
HOLY QUR’AN.
Translated by M.H.Shakir. Islamic
Поступила в редакцию 24.03.2009 г.