Судьба русского Фауста во второй половине XX века

Ди Лео Доната,

Докторант университета «L’Orientale» - Неаполь

Образ гетевского Фауста претерпевает особое развитие в русской литературе второй половины XX века. «Русский Фауст», названный так исходя из традиций Тургенева и Булгакова, идет по нисходящей траектории в связи с социальными процессами и политическими событиями. А именно, он предстает как лишний человек, изначально больной, неспособный к действию и бессильный. Мы можем проследить его образ в трех произведениях, где разработан фаустовский мотив: «Обольститель Колобашкин» (1968) Е. Радзинского, «Ошибка Мефистофеля» (1984) Н. Елина и Вл. Кашаева, «Визит Сатаны» (1986) Вл. Крепса.

«Обольститель Колобашкин» – комическая драма в фантастической обстановке, написанная в стиле сталинской театральной тенденции. Подзаголовок «Фантастическая комедия» указывает на литературный жанр, выбранный автором для первой версии пьесы, опубликованной впервые в 1968 г. в журнале «Театр»[1]. В этой комедии есть и очевидные, и скрытые элементы, относящиеся к поэме «Фауст» Гете и позволяющие включить драму Радзинского в «русскую фаустиану». Само слово «обольститель» обычно определяет дьявола и здесь характеризует Колобашкина, который является изобретателем МАДАФа, «машины времени имени доктора Фауста», оснащенной «рычажком Мефистофеля». Обольститель Колобашкин – мефистофельский образ, главный герой и «попутчик» Ивчикова, фаустовского антагониста, «подопытного гражданина», как Колобашкин сам его называет. Ивчиков может считаться одним из «лишних людей» традиции XIX века. Оба, Колобашкин и Ивчиков, отличаются от гетевских архетипов гротескным характером. Центральная часть действия вращается вокруг созданной Колобашкиным машины МАДАФ, «механической музы», которая, по замыслу ее изобретателя, способна создавать хорошие произведения, используя биотоки человеческого гения. Работающий для журнала «Фантаст» Колобашкин стремится создать значительное произведение, чтобы получить славу, уважение и высокую прибыль. Затем он хочет воспользоваться Ивчиковым, архивариусом, пытающимся найти рукопись XIV века «Сказание о Ферапонтовом монастыре». Колобашкин в действительности оказывается неудачником, он заявляет, что изобрел механизм, способный сочетать физику, его начальную специализацию, с лирикой, его неосуществимым стремлением:

Я, Серафим Колобашкин, изобрел МАДАФ. Это не какая-нибудь там примитивная машина времени. Это – МУЗА. Потому что я изобрел ее для чего? Для писания пьес. Осуществив таким образов долгожданный союз, чего? Физики и лирики![2]

Ивчиков является «подопытным кроликом», биотоки которого должны привести в действие МАДАФ. Машина времени переносит писателей в определенную эпоху согласно желанию приложенного гения. Этот автомат объединяет физику с лирикой и создает документальные труды, хроники, вообще «фактическую литературу». Рычажок Мефистофеля отвечает за невидимость, которая позволяет «писателям» спокойно наблюдать за происходящим. Определяя предмет своего изобретения, Колобашкин имеет в виду диалектическую пару Фауста и Мефистофеля, практически превращенную в механизм. В самом деле, это единственная прямая связь между комедией Радзинского и «Фаустом» Гете.

В отличие от Мефистофеля, Колобашкин – дьявол эгоистичный: он не интересуется наслаждениями своего «подопытного гражданина», но целиком посвящает себя результату, который может получить. Тем не менее, все его попытки сочинить литературные произведения неудачны: к концу драмы читатель узнает, что МАДАФ – не более чем старый пылесос, металлолом. Это значит, что телепортация и наблюдение событий других эпох происходили в воображении присутствующих. Таким образом, Ивчиков – комическо-гротескный персонаж, сочинявший с помощью бедного дьявола, заблуждается относительно возможностей, предоставляемых машиной времени Колобашкина.

Что касается Колобашкина, он тоже лишний бес, неспособный соблазнить до конца, потому что не имеет настоящих дьявольских сил. Все его поступки – фарсовые, он комический черт, гротескное лицо.

Тот же самый интерес к славе и деньгам проявляет Хаустов, на этот раз фаустовское лицо повести Н. Елина и Вл. Кашаева «Ошибка Мефистофеля»[3]. Заглавие указывает на главного героя, Мефистофеля – образ гетевского черта и единственное лицо, обладающее характерными традиционными чертами дьявола. Рассказ разделяется на две части: первая содержит много аналогий с сюжетом «Фауста», проявляющихся не только в имени черта, но подчеркнутых и в эпиграфе, где цитируются слова, с которыми Мефистофель, уточняя условия своей службы, обращается к Фаусту:

Я буду верным здесь тебе слугою,

Твоим желаньям подчинен вполне;

Когда же ТАМ мы встретимся с тобою,

Ты оплатить обязан тем же мне.

Гете. «ФАУСТ»^[4]

Основные мотивы поэмы Гете сконцентрированы именно в первой части повести, где появляются Мефистофель и Маргарита, заключается договор, Фауст добивается омоложения, принимает участие в бале Вальпургиевой ночи.. Во второй части рассказ принимает другой оборот: составив договор, действующие лица отдаются полностью будничной жизни и почти забывают о фаустовском прошлом. Единственным мостом между частями, независимыми друг от друга в архитектуре сюжета, является Мефистофель, который сохраняет и связь с фаустовской традицией. В самом деле, его физиономия описана согласно канону: у него конское лицо и хвост, он носит башмаки, может летать и, благодаря своим волшебным силам, может даже принимать разный облик. В отличие от этого персонажа, современного Фауста зовут Хаустов – имя, указывающее на противопоставление гетевскому образцу.

Хаустов вызывает черта неосознанно, выражением настолько обычным для русских, что его появление принимает одновременно комический и парадоксальный аспект. Хаустов – врач, занимающийся исследованием лекарства от хаустовки, открытой им болезни. Он не терпит конкуренции некоего Вагина. В противоположность гетевскому Фаусту, измученному трагедией познания, Хаустов лопается от зависти из-за того, что не получил страстно желанную известность в области медицинских исследований, уже полученную Вагиным. Мефистофель пользуется случаем, чтобы исполнить желания Хаустова, который заявляет, что в случае омоложения стал бы футболистом. Затем Мефистофель предлагает договор:

Вам достаточно будет расписаться вот здесь, здесь и здесь, в трех экземплярах, и ваше желание сегодня же сбудется. [...] Это бланк типового договора. По нему мы обязуемся вернуть вам молодость, дать любовь, славу, власть. А вы за это, когда настанет время, спуститесь со мной в мои, как вы изволили выразиться, апартаменты. Ну как, идет?[5]

Фауст соглашается, но последствия договора слишком невыгодны для черта, который попадет в абсолютное подчинение господину, жаждущему только славы. Требования Хаустова настолько многочисленны и часты, что Мефистофель проклинает тот момент, когда предложил договор, и впервые в истории фаустовского сюжета дьявол нарушает соглашение, осознавая свою ошибку: он выбрал наглого человека, бесстыдного карьериста, пошлого плута. Стыдясь своего неуспеха, Мефистофель даже покидает ад и остается жить на земле, где работает воспитателем, чтобы улучшить нравственный климат футбольной команды «Шпульки».

Подобный же эпилог отмечаем в шуточной пьесе Вл. Крепса «Визит сатаны»[6]. Здесь фаустовская героиня – Маргарита, лаборантка Фауста, страдающая из-за невозможности купить себе дубленку. Оттого Маргарита заключает договор с чертом, но на этот раз не Мефистофель, а именно женщина предлагает соглашение: она продает черту свою душу, чтобы получить дубленку по последней моде. Кроме того, она предъявляет безнравственные требования, как, например, изгнать из месткома одного из ее членов, который оклеветал Маргариту в стенгазете, или вызвать паралич старой соседки, которая не дает ей разговаривать по телефону, или даже убить ребенка, кричащего по ночам и не дающего спать в квартире. При этом черт, пришедший в ужас, разрывает договор и хочет скрыться:

Мефистофель: (втыкает гвоздь обратно в стенку, разрывает пергамент и начинает одеваться) Сделка не состоялась.

Маргарита: (совершенно поражена) Почему? Ведь я вам продаю бессмертную душу?!

Мефистофель: (надевая шапку) Какую душу?! У вас нет души, гражданка. Нечего покупать. И рад бы. Да разве я бы стал отказываться, если бы была хоть какая-нибудь душонка?!

[...]

Маргарита: Нет, какой нахал! Начадил серы. Выпил стакан смолы. Наболтал с три короба и все наврал. Вот они, эти черти мужчины![7]

Так заканчивается юмореска Крепса, своей горечью напоминающая комедию Радзинского: от такого ограниченного мировоззрения, от отсуствия всякой моральной основательности, от такого эгоизма даже бес бежит.

Вот судьба русского Фауста во второй половине XX столетия: Ивчиков, Хаустов, Маргарита, три деградировавших фаустовских образа. Они становятся анти-Фаустами, теряют универсальность гетевского прототипа и выглядят пошлыми людьми советского общества современной авторам эпохи.

Литература

1.                  Гете И. В., Фауст / Пер. с нем. Н. А. Холодковского. СПб 2007.

2.                  Елин Н. – Кашаев Вл., Ошибка Мефистофеля // Они же, Ошибка Мефистофеля: повести, рассказы. М.1984. С. 3-72.

3.                  Крепс Вл., Визит сатаны // Современная драматургия. 1986. № 4. С.274-277.

4.                  Радзинский Е., Обольститель Колобашкин // Театр. 1968. № 1. С. 163-191.

5.                  Слуцкий Б., Физики и лирики, http://www.stihi-rus.ru/1/Sluckiy/40/htm.

Поступила в редакцию 18.01.2010 г.