О системности последствий преступности

Ростокинский Александр Владимирович,

кандидат юридических наук, доцент кафедры

уголовно-правовых дисциплин юридического факультета

Московского городского педагогического университета.

Современная преступность приобретает все более организованный и профессиональный характер, многоцелевую и крупномасштабную ориентацию. Быстро диверсифицируются формы и организационные приемы преступной деятельности. Преступность омолаживается, ожесточается и проникает во все сферы общественной жизни. В занятие преступной деятельностью вовлекаются все новые и новые слои населения, представители различных сфер деятельности, меняются личностные характеристики самих преступников. Как следствие, преступность влечет всё более тяжкие последствия для общества и государства.

Проблема последствий преступности, определения её «социальной цены», вызывает вполне обоснованный интерес ведущих отечественных криминологов[1]. В данной статье автор попытается рассмотреть системные последствия преступности, отражающие возникшие вследствие совершения преступления изменения связей между людьми, с одной стороны, и между обществом и государством, с другой стороны.

Дезорганизацию данных связей можно представить в виде концентрических кругов или уровней дезорганизации, первый из которых связан с формированием специфических связей между преступником, жертвой (жертвами), очевидцами преступления и иными лицами, характеризуемыми прикосновенностью к совершению преступления (заранее не обещанное укрывательство преступления, косвенное свидетельство, ликвидация непосредственных последствий и т.п.)

Второй уровень образуют более отдаленные, косвенные, рикошетные потери различных лиц, состоящих в устойчивых социальных отношениях с перечисленными выше субъектами, а также издержки различных государственных органов, связанных с устранением последствий совершенного преступления, производством по делу, вынесением и исполнением приговора. При этом, мы должны четко понимать, что нередко (а при совершении некоторых преступлений — в основной массе случаев[2] — Авт.) указанные органы и должностные лица вовсе не вступают ни в какие отношения с подозреваемыми, потерпевшими и их представителями, просто не получив соответствующую информацию или никак не реализовав её в соответствии с законом. Одновременно, сами представители данных органов и учреждений могут в определенных условиях войти в круг лиц, которым причиняется непосредственный вред, например, при непосредственном восприятии события преступления, при задержании преступников, пресечении возможного сопротивления и т.п. И такой вред недопустимо преуменьшать, поскольку, например, посттравматические переживания часто провоцируют делинквентное поведение сотрудников, а перегруженность работой ведет к укрывательству преступлений от регистрации и учета[3].

Третий уровень вредных последствий связан с информационным, экономическим и организационным воздействием преступности, а равно и отдельных преступлений, на общество и органы публичной власти, как законных представителей данного общества. В масштабах страны, а в некоторых случаях, региона и даже локальной общины, преступность становится мощным фактором торможения социально-экономического развития, ограничения инвестиций, роста трансакционных издержек, расходов на безопасность и т.п., хотя и предоставляет массу рабочих мест в теневом секторе экономики, обеспечивает нелегальное перераспределение ВВП в наиболее доходные криминальные и полукриминальные бизнесы. Более того, совершение отдельных преступлений активно используется различными элитарными группировками для перераспределения властных полномочий и контроля над ограниченными общественными ресурсами, например, в форме инициирования криминологически не обеспеченных реформ, как это случилось после погромов в Красноармейске и на Манежной площади (лето 2002 г.), известных трагических событий в г. Беслане (сентябрь 2004 г.) или стрельбы майора Евсюкова в супермаркете «Остров» (апрель 2009 г.).

Наиболее наглядным подобием соотношения всех этих последствий может служить пробоина, образуемая направленным взрывом в некой преграде: маленькое отверстие — на месте входя кумулятивной струи; воронка с развороченными краями и разлетающиеся осколки – при выходе. Но в качестве таких «осколков», обладающих самостоятельными поражающими свойствами, способны выступить деяния лиц, решившихся совершить другие преступления под влиянием информации о совершении первоначального или исходного преступления.

Данных лиц можно достаточно условно разделить на три группы:

1. «Провокаторы», распространяющие тенденциозную или заведомо ложную информацию о первоначальном преступлении, способную вызвать волнения, возмущение, эскалацию вражды и ненависти у конкретной группы лиц или у неограниченного круга лиц, например, при размещении соответствующих публикаций в сети Интернет. В данном случае информация может быть, как обеляющая подозреваемых (обвиняемых), унижающая потерпевших, так и дополнительно очерняющая преступников.

В подавляющем большинстве случаев, по нашим наблюдениям свыше 90%, причинами подобных «информационных вбросов» являются глубокие личностные проблемы пользователей, стремящихся, привлечь внимание к своей убогой и закомплексованной персоне, к тому же трусливо прячась за анонимные «ники».

Значительно реже, в нескольких процентах случаев, имеет место так называемый «накат», стремление причинить вред деловой репутации определенной организации, органу, должностному лицу. Например, после захвата в г. Уссурийске членов банды А. Сухарады, в Интернете появилось множество публикаций о связях бандитов с работниками аппарата бывшего полпреда Президента РФ в Дальневосточном ФО, о многочисленных нарушениях законности в деятельности территориальных ОВД Приморского края[4].

Ещё реже, совершение преступления используется в качестве информационного повода для возбуждения вражды и ненависти к определенным социальным группам, к которым принадлежали подозреваемые (обвиняемые), реже – потерпевшие. Поскольку общество у нас – разнообразное и сложное – достаточно просто выдавать совершение преступления одним лицом за проявление каких-то «злодейских свойств» той группы, к которой данное лицо принадлежит. Главное условие заключается в том, чтобы соответствующие групповые особенности были легко различимыми, что называется, были заметны невооруженным глазом.

Например, убийство таксистом своих конкурентов вместе с хорошо знакомыми пассажирами вдруг представляется борьбой за право на труд «русского человека» с ненавистными «инородцами» [5]. Массовые беспорядки в детском лагере «Дон», где вместе с подростками младших групп поправляли силы нескольких десятков бородатых «детей» студенческого возраста со своими тренерами, описываются именно как межнациональный конфликт, да ещё и заранее спланированный[6]. Впрочем хватает и обычных журналистских «ляпов», что называется, через строчку: «Ингуши забросали камнями автобус с болельщиками «Терека»[7], - будто камни бросала мононациональная группа, а в автобусе ехали интернациональные «болельщики».

2. «Последователи» и «подражатели», присваивающие себе «раскрученное» имя, но чаще, некоторые внешние атрибуты, как хулиганы рубежа 60 — 70-х гг., напяливавшие на головы нейлоновые чулки и разбрасывавшие бумажки-визитки «Fantаmas». Впрочем, последствия информационного воздействия в виде обучения способам совершения преступлений и последующему «пиару» криминальной деятельности могут быть и более серьёзными.

Так, много лет гуляющие по просторам Интеренета ролики недавно убитого террориста Саида Бурятского вполне могут сгодиться кому-то за обстоятельные инструкции по организации банд, их сокрытию и снабжению, подготовке совершения преступлений и т.п. Не случайно именно такие записи, вперемежку с «духовными» песнопениями, обнаружили в ходе обысков у членов вышеназванной приморской банды[8]. А что же у них ожидали найти, пособия по нумизматике или паркуру?

Дальше — больше: по сообщениям СМИ, в начале августа «банду из семерых подрывников-скинхедов поймали в Орле… Подозреваемым – от 18 до 25 лет, их главарю — 32… На их счету три взрыва – в районной прокуратуре, участковом пункте милиции и в кафе… — и ещё около десяти более мелких поджогов. Как говорят подозреваемые, они мечтали о лаврах (каково?! – Авт.) «приморских партизан»: хотели, чтобы весь город их боялся как огня… В машине нашли ручку, переделанную для стрельбы малокалиберными патронами… В гараже изъято множество химикатов и взрывчатка… В погребе нашли уже готовые самодельные взрывные устройства, 4 бутылки с зажигательной смесью, а также револьверы, обрез и охотничье ружьё. Найдено и множество нацистской литературы…»[9]. Одни агрессивные группировки активно перенимают формы и приемы деятельности других, растёт и тяжесть совершаемых преступлений, а вместе с ней и общественный резонанс новых посягательств…

3. «Мстители», наименее исследованная, но достаточно многочисленная группа преступников, выбирающих себе жертв из числа получивших известность подозреваемых (обвиняемых) или их окружения, нередко – из числа вообще случайных лиц, обладающих сходными внешними признаками «потенциальной жертвы». Некоторые наблюдения позволяют утверждать, что «мстителями», как правило, становятся участники таких же групп, очень мало отличающихся от тех групп, к которым принадлежат сами их потенциальные жертвы: «скины» и SHARPы- «антифа», «Белые Волки» и «Черные Ястребы», члены одной фанатской группировки, идущие «вломить» членам другой за избитого товарища, «левобережные» и «правобережные» гопники и т.д. и т.п. Но здесь, вероятно, «работает» общий социопсихологический механизм, предотвращающий смешивание видов: наиболее отвратительными представляются нам именно наименее значимые отличия[10]. Информационный повод воспринимается как сигнал «наших бьют», запускающий механизм взаимной агрессии, борьбы за социальную нишу с ближайшим конкурентом.

Таким образом, последствия совершения преступления в современном достаточно сложном и интегрированном обществе следует воспринимать не как статичную совокупность субъективно вредных изменений, чьих-то нарушенных интересов, но как некоторую систему, имеющую тенденции к развитию и органическому усложнению. Важными проявлениями данных тенденций следует признать криминогенное воздействие вторичной информации о совершенных преступлениях, а также дезорганизующее воздействие той же информации на процессы организации различных систем управления обществом, проведение реформ, определение их приоритетов. И в общественной жизни становится трудно найти что-либо более затратное и, одновременно, криминогенное, чем её неорганизованное, хаотичное реформирование…

Литература

1.                  Бабаев М.М. Социальные последствия преступности. — М., 1982.

2.                  Бондаренко А., Журман О. Ликвидация. Как появилась и как была уничтожена банда в Приморье // Российская газета. 2010. 17 июня.

3.                  Варданян А. В Орле задержали последователей «приморских партизан» // КП-Брянск. 2010. 10 августа.

4.                  Варыгин А.Н. Личность преступника в погонах // Современное право. 2003. № 6.

5.                  Записки из сумасшедшего «Дона» // КП. 2010. 28 июля.

6.                   Землюков С.В. Преступный вред: теория, законодательство, практика. Автореф. дисс… докт. юрид. наук. — М., 1993.

7.                  Интервью профессора В.Р. Дольника корр. «Новой газеты» от 23 мая 2005 г. // http://www.ethology.ru.

8.                   Кондратюк Л.В., Овчинский В.С. Криминологическое измерение / Под ред. К.К. Горяинова. — М., 2008.

9.                  Лунеев В.В. Социальные последствия, жертвы и цена преступности // Государство и право. 2009. №1.

10.              Островская Н. Приморские «партизаны»: как бандиты превратились в героев // КП. 2010. 25 июня.

11.              Островская Н. Система беззакония ломает не только людей, но и представления о добре и зле // КП. 2010. 25 июня.

12.              Скобейда У. В Бурятии водитель маршрутки убил семь человек, чтобы устранить конкурентов // КП. 2010. 3 марта.

Поступила в редакцию 19.08.2010 г.