Экстремистская деятельность и политическая преступность

Ростокинский Александр Владимирович,

кандидат юридических наук, доцент кафедры

уголовно-правовых дисциплин юридического факультета

Московского городского педагогического университета.

Проблема криминализации сферы политической жизни современного российского общества привлекает внимание отечественных криминологов довольно давно[1]. В настоящее время основную часть соответствующей преступности составляют не организованные формы терроризма или коррупции, а преступления, предусмотренные ст. ст. 280, 282, 282.1 и 282.2 УК РФ, преступления экстремисткой направленности. При этом законодатель включил в их круг, ни много ни мало, как все преступления, совершаемые при наличии мотивов, указанных в п. «е» ч.1 ст.63 УК РФ.

В связи с таким решением возникают, как минимум, две уголовно-правовые и криминологические проблемы, непосредственно связанные с определением объекта преступного посягательства через мотивацию виновных, а также с предотвращением формирования соответствующей мотивации. Их появление обусловлено тем фактом, что совершение основной массы (свыше 80%) указанных выше преступлений оказывается неразрывно связано с совершением виновными посягательств, направленных против совершенно иных объектов: личности, собственности, общественной безопасности. И лица, потерпевшие от их совершения, как правило, не имеют никакого отношения к политическому руководству или административно-политическому управлению, за исключением, разве что, сотрудников милиции и военнослужащих (7 — 10% потерпевших, в основном — младший начальствующий состав). Деятельность так называемых экстремистских группировок по масштабам и характеру причиняемого вреда не идет ни в какое сравнение с преступностью иных организованных преступных групп, включая, террористические группировки, как бы кому-то не хотелось поставить знак равенства между ними и экстремистами.

По мнению исследователей, к причинам, побуждающим молодежь объединяться в данные группы (движения), можно отнести:

1) стремление к общению со сверстниками, в большин­стве своем от одиночества, испытываемого от «непонимающих» их родителей;

2) противопоставление себя, своего «я» взрослым;

3) активное и пассивное отрицание существующего порядка и отказ от соблюдения общепринятых правил поведения в обществе;

4) состояние общественного сознания, способы его формирования;

5) отсутствие идеалов[2].

Исследования автора полностью подтверждают справедливость таких выводов. Но попробуем задаться другим вопросом: что из всего перечисленного не имеет отношения к формированию преступной мотивации подростков, совершающих иные преступления, таких как: кражи, изнасилования, грабежи, угоны транспортных средств, незаконное приобретение и хранение наркотических средств, жестокое обращение с животными и т.п.?

Повсеместно в насильственных посягательствах мотивы вражды и ненависти в действиях виновных устанавливаются где-то «на фоне», корыстных, хулиганских или иных побуждений, что закономерно приводит к отсутствию в итоговой квалификации указания на «политическую» мотивацию конфликта. Например, члены группировки «Братство скинхедов» совершили несколько разбойных нападений с приме­нением ножей в отношении лиц некоренной национальности. Органами пред­варительного расследования предъявлены обвинения в участии в преступном сооб­ществе, разбое, участии в экстремистском сообществе и в совершении дейст­вий, направленных на возбуждение расовой и национальной вражды. В итоге все были осуждены только за разбой: «корыстный мотив, которым руково­дствовались виновные при совершении преступления, фактически «погло­тил» мотив национальной ненависти, что и предопределило итоговую квали­фикацию»[3].

Что же такое, исключительно политическое, выделяет нападения групп несовершеннолетних «расистов», «националистов», «фашистов», «сектантов» и прочих, среди шаек обычных гопников? Последовательно исключив лысые головы, пятнистые штаны и специфические музыкальные пристрастия, можно утверждать что таким признаком является способ выбора жертв посягательства. То есть, если потерпевшего определили по форме носа и разрезу глаз — перед нами экстремисты и политические преступники. Если беднягу калечили из-за ношения им очков или его принадлежности к конкурирующей дворовой группировке, тогда перед нами (прошу прощения! — Авт.) — простая шпана, научно говоря, хулиганы. Нечего сказать, совершенный критерий определения посягательств на конституционный строй и безопасность государства!

Неизбежно возникает следующий вопрос: если более чем в 90% известных случаев виновные совершали преступления в составе группы, как определять мотив, «общий» для всех участников. «В этой связи, — отмечает С.М. Оленников, — проблемы доказывания мотива национальной и расовой ненависти и вражды могут быть обусловлены неочевидностью идеологиче­ской подоплеки содеянного некоторыми соучастниками. Можно предположить, что присяжные особенно внимательно отнесутся к обоснованию совершения преступления со стороны несовершеннолетних не мотивами ненависти и вражды, а необходимостью подчиниться требованиям группы либо самоутвердиться в ней»[4]. Например, некий И. был признан виновным в том, что он, действуя в составе организованной группы, имея умысел на совершение действий, направленных на возбуждение ненависти, а также на унижение достоинства человека по признакам национальности (или всё-таки грубого нарушения общественного порядка общеопасным способом? — Авт.), демонстративно, осознавая публичный характер своих действий, с целью унижения и оскорбления ранее незнакомых ему лиц, в соответствии с разработанным планом, вошел в кафе, где произвел один выстрел из газо­вого пистолета, полученного от соучастников преступления. После этого другие участники организованной группы напали на лиц, пытавшихся задержать И. (или содействовали его сокрытию с места совершения хулиганских действий? — Авт.). Сам же И. в суде пояснил, что своими действиями он должен был подтвердить свой статус в группировке и завоевать доверие[5]. При чем же здесь политические цели-мотивы?

Оказывается, «в ситуации совершения преступления в группе виновных особенности личности и мотивы поведения каждого из членов группы тесно связаны с теми взаимоотношениями, которые существуют в группе, и не только определяют иерархию мотивов в группе, но могут влиять на изменение иерархии мотивов любого индивидуума, входящего в группу», — отмечает О.Н. Коршунова[6].

Надеяться на столь глубокие познания присяжных в области групповой психологии не приходится. Потому самое время разработать методику расчетов соотношения хулиганского (бандитского) и политического (диверсионно-террористического, мятежного, изменнического, какого-то ещё) элементов в действиях обвиняемых. Потом результаты следует оформить в виде доступной для восприятия таблицы, диаграммы, теста для подсчета баллов или процентов, да и разослать на места с благословения Пленума Верховного Суда. И уж тогда от справедливого возмездия не уйдет ни один политический преступник, подрывавший конституционный строй и безопасность российского государства, посредством избиения «неместных». Впрочем, как замечает В.В. Лунеев, записывать хулиганов в «политические» не додумались даже Сталин с Берией при криминализации «антисоветизма»[7].

Конечно, автору могут возразить: как же быть с общественной реакцией на действия виновных, с размещением в Интеренете пресловутых роликов из серии «как такие-то убивали таких то», как быть с ростом ксенофобии в обществе, с растущей популярностью различных объединений радикального толка? А вот здесь — то, по мнению автора, и начинается политика…

Общественная реакция, не открою секрета, во многом, если не в основном, формируется действиями средств массовой информации. Действия эти осуществляются определенными людьми, по вполне определенным мотивам (борьба за рейтинг) и с использованием известных технологий (привлечение внимание, воздействие на эмоциональную сферу, а не на интеллект). На примере подростков эта закономерность выглядит следующим образом[8]:

Таблица 1.

Сведения, сообщаемые телевидением (54%) в последующем подлежат «вторичному» распространению в ходе обсуждений с друзьями, иногда, с учителями — (33,3%). Так, кто же в первую очередь должен нести ответственность за пропаганду насилия, распространение сведений о способах совершения преступлений, а также рекламу «идейных соображений» всевозможных фигурантов? Но никак нельзя: здесь у нас — свобода вольного слова. Да и чем же прикажите разбавить в прайм-тайм убогий видеоряд и фальшивые истерики ведущих, чем щекотать нервы зрителям, как не бормотанием «Тарзана»-Дацика, дирижирующего топором, или эскападами «партизан», раздувающихся от важности в каком-то курятнике; Басаев-то с Саидом Бурятским — уже далече…

Рост ксенофобии, как и рост классовой ненависти, падение уважения к закону, стимулируются совершенно иными факторами, хотя отрицать роль СМИ постоянно рассказывающих о самых больших яхтах, полетах на браконьерскую охоту за бюджетный счет, золотых кроватках и т.п., в данном деле отрицать сложно. Анализ распределения преступлений, совершаемых иностранцами и в отношении иностранцев по территории страны, даёт такую картину:

Таблица 2.

«И та и другая преступность доминирует на тех территориях, которые наиболее привлекательны для жизни и деятельности иностранцев. И суть здесь не в национальных противоречиях, — пишет В.В. Лунеев, — а в мотивации выживания»[11]. Конечно, преступление, совершенное против иностранца и преступление, совершенное по экстремистским мотивам — далеко не одно и то же. Но сущность ситуации криминогенного конфликта выражена достаточно четко. Если власти не предпринимают необходимые и адекватные меры для устранения причин и условий разрастания и обострения данных конфликтов, то неизбежно это попытается сделать кто-то другой. И оглашение политических притязаний этим «кем-то другим» тоже останется лишь вопросом времени.

Следовательно, имеют политическое значение и представляют опасность для конституционного строя и безопасности государства не бытовые преступления, в той или иной мере окрашенные групповой, сословной, национальной или религиозной враждой, а действия тех политических акторов, которые пытаются использовать криминальные проблемы для ограничения действия прав и свобод человека, избирательного права, преследования и запугивания оппонентов, либо для манипулирования общественным мнением, отвлечения внимания сограждан от небезупречных результатов своей общественной деятельности. Кстати, именно таким образом определяет экстремизм Парламентская Ассамблея Совета Европы: «…Форма политической деятельности, которая прямо или косвенно отвергает принципы парламентской демократии»[12].

С учетом изложенного, политизация общеуголовных преступлений, совершаемых по различным мотивам против личности, собственности, общественной безопасности, порядка управления и т.п., является глубоко порочным законодательным решением. С одной стороны, такие приемы создают широчайшее поле для произвола и преследования лиц, никакого отношения к антигосударственной деятельности, вместо реальных преступников. С другой стороны, создаются условия для массового манипулирования криминальной статистикой, для введения в заблуждение общественности и самих сотрудников правоприменительных органов.

Литература

1.                  Долгова А.И., Астанин В.В., Дзюба Д.И. и др. Деятельность организованной преступности в политической сфере жизни общества // Организованная преступность, миграция, политика / Под ред. А.И. Долговой. — М.: Рос. криминологическая ассоц., 2002.

2.                  Ершов В. А., Костылева Г. В., Милованова М. М. Методика расследования преступлений против жизни и здоровья граждан, совершаемых членами неформальных групп (движений). Науч-практ. пособие. — М., 2007.

3.                  Ильин О.С. Некоторые аспекты состояния организованной преступности в политической сфере жизни общества // Организованный терроризм и рганизованная преступность. — М.: Рос. криминолог. Ассоц., 2002.

4.                  Кабанов П.А. Российская политическая криминология в схемах и определениях. Часть общая. Учеб. пособие. — Нижнекамск. 2002.

5.                  Коршунова О. Н. Преступления экстремистского характера: теория и практика противодействия. — СПб., 2006.

6.                   Лунеев В.В. Проблемы криминализации и противодействия экстремизму. // Государство и право. 2009. №9.

7.                  Маргинальная преступность / Под ред. Н.А. Лопашенко. — М.: Волтерс-Клувер. 2010.

8.                  Оленников С.М. Проблемы противодействия молодежному экстремизму (уголовно-правовой аспект) // Противодействие этническому и религиозному экстремизму на Северном Кавказе: Материалы межрегион. науч.-практ. конференции (11–14 ноября 2009 года). — Майкоп: Изд. АГУ, 2009.

9.                  Хлебушкин А. Г. Экстремизм: уголовно-правовой и уголовно-политический анализ: Монография / Отв. ред. Н. А. Лопашенко. — Саратов, 2007.

10.              Шестаков Криминология. Преступность как свойство общества: Краткий курс. — СПБ., 2001.

11.              Архив Санкт-Петербургского городского суда. – Дело № 2-92/05.

12.              Википедии // http://ru.wikipedia/org/wiki.

Поступила в редакцию 08.11.2010 г.