Ещё раз о социальных группах в «преступлениях ненависти» (Hate crimes)

Ростокинский Александр Владимирович,

кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовно-правовых дисциплин юридического факультета Московского городского педагогического университета.

Практика применения норм об ответственности за экстремистскую деятельность, не связанную с совершением актов насилия или массового устрашения, демонстрирует всё больше противоречий. Немалая часть их связана с квалификацией возбуждения ненависти или вражды к представителям отдельных социальных групп. Практически еженедельно приходят сообщения о выявленных фактах посягательств на социальный мир и согласие и о новых социальных группах, выступающих «потерпевшей стороной» в этих преступлениях.

Установление признаков социальной группы, о которых говорит законодатель в статьях 63, 136, 282 и ряде других норм Особенной части Уголовного кодекса РФ, создает чрезвычайно широкое поле для усмотрения правоприменительных органов при привлечении к ответственности как реальных, так и вымышленных экстремистов. И это далеко не безопасно для всех нас, учитывая не блестящее состояние данных органов, с одной стороны, и рост социального недовольства, комплекса социальных обид в современном российском обществе, с другой.

В этой связи некоторыми известными криминологами высказывается предложение об исключении признака «какой-либо социальной группы» из описаний экстремистских мотивов п. «е» ст. 63 и ряда статей Особенной части Уголовного кодекса (УК) РФ, возвращение их в прежнее состояние (1996-2006 гг.). Некоторые, вместе с вице-спикером В.В. Жириновским, предлагают вовсе исключить ст.ст. 280, 282, 282.1 и 282.2 из УК РФ, не предлагая ничего взамен.

Известные российские криминологи указывают, что, с одной стороны, под определение социальной группы можно подвести какую угодно совокупность лиц, что делает уголовно правовой запрет просто беспредметным[1]. И действительно, в социологической науке со времён Э. Дюркгейма и Р. Мэртона сформулировано около 300 определений больших и малых социальных групп[2].

С другой стороны, анализ правоприменительной практики позволяет заключить, что угроза наказания за возбуждение ненависти к социальным группам сегодня «…направлена на «защиту» власть имущих, представителей правящих структур и их силового сопровождения! Это принципиально противоречит самой идее защиты менее защищенных! Извращена сама идея противодействия «преступлениям ненависти (hate crimes)». В то же время, как отмечает Я.И. Гилинский, международно-правовые акты о защите равноправия и недопущения дискриминации, в которых участвует Российская Федерация, не знают такого признака нарушения равноправия, как принадлежность потерпевшего «к какой-либо социальной группе»[3]. Заслуживает внимания и существующая опасность приписывание признаков «возбуждения и разжигания» любой критике деятельности представителей власти, законодательного корпуса и даже директората промышленных предприятий, что встречается на практике[4]. Но в демократическом обществе недопустимо наказание за одно лишь выражение своих мыслей и убеждений, даже если они критичны. Сogitations poenam nemo patitur - Мысли и убеждения человека ненаказуемы.

В то же время, надлежит признать, что изменения уголовного законодательства во многом диктовались необходимостью приведения определений экстремистских мотивов в соответствие с конституционно-правовыми запретами, содержащимися в пункте 5 ст.13 Конституции РФ (1993 г.) и в ряде других конституционных норм, тогда как УК должен защищать каждый конституционный институт. Кроме того, та же классовая ненависть, ненависть к натурализованным гражданам или гомофобия, безусловно, являются предметом экстремистских посягательств и представляют собой проявления социальной вражды, вражды к части (группе) населения. Поэтому законодатель некоторых европейских государств говорит о «группах населения» (Германия, Эстония, Финляндия), «частях населения» (Франция, Испания, Италия), «социальной вражде» (Румыния, Молдова). Необходимость введения подобных конструкций диктуется интересами разграничения посягательств, направленных против всего общества и государства, в лице какой-либо части населения, и против малых либо локальных групп, например: при нарушениях общественного порядка (например, при подаче заведомо ложного сигнала тревоги, вызова специальных служб), непристойном поведении (например, во время богослужения, похорон), групповых нарушениях общественной безопасности (например, на футбольных матчах, демонстрациях, забастовках) или в случае вендетты (кровной мести).

Справедливо указывая на невозможность использования социологических конструкций при юридической квалификации преступлений, практически никто из уважаемых коллег, не ставит вопрос о введении юридического, т.е. уголовно-правового определения «социальной группы», как части населения. Целесообразность такой конкретизации или аутентического толкования, объясняется тем, что та или иная статья УК защищает только те институты (общественные отношения, блага, права-свободы) и только в том объеме, в каком они определены действующим федеральным законодательством, а никак не политологическими трактатами об экстремизме или научными трудами социологов. При этом некоторое «право-в-себе» как право абстрактное, стихийно складывающееся в отношениях субъектов и постигаемое общественным сознанием в виде обычая или указаний конкретных руководителей, становится общим и конкретным «правом-для-нас» с момента формального определения и законодательного закрепления. Только таким образом может быть установлена и мера ответственности субъектов за неправомерное поведение: «Nullum crimen, nullum poena sina lege».

Примерами такой объективации права являются, в частности, нормы конституционного, социального и некоторых актов административного законодательства, определяющие части населения, нуждающиеся в Российской Федерации в особой защите прав и комплекс мер, необходимых для данной защиты. В частности, входящих в эти группы лицам в соответствии с федеральным законом или международными договорами государство предоставляет определенные иммунитеты, различные льготы и гарантии. Перечень их может существенно варьироваться, но в каждом случае абсолютно определенно указывает на признание соответствующей совокупности лиц именно «социальной группой». Если имеется соответствующее указание федерального закона, то существует и социальная группа в уголовно-правовом смысле, как объект защиты. Нет указания закона - нечего и охранять ни статьей 13 Конституции, ни частью 1 ст. 282, ни пунктом «е» ст.63 УК РФ, а должны применяться иные нормы о посягательствах на отдельные сообщества или отдельных лиц.

Особо следует подчеркнуть, что социальные группы, как части населения, могут быть признаваемые в уголовно-правовом смысле только федеральным законом. Если федеральный законодатель предоставил право устанавливать льготы для различных лиц или общин региональному законодателю (или министерствам, муниципальным образованиям, администрациям предприятий, командованию войсковых частей и т.п.), то посягательство на такие группы не может признаваться экстремизмом. Группы, подлежащие федеральной уголовно-правовой охране, не создаются ни приказом командира части, ни постановлением мэра, а потому порядок их взаимодействия должны охраняться другими нормами, например, о хулиганстве, о выплате зарплаты, о кровной мести, о насильственном захвате власти, о воинских преступлениях и иных. В противном случае у нас будет столько же систем источников уголовного права, сколько существует субъектов Федерации, а то и муниципальных образований с войсковыми частями. В самом деле, в каждой части есть отличники боевой и политической подготовки и, скажем так, неуспешные; есть старослужащие и «молодые», солдаты – «срочники» и «контрактники», военнослужащие и гражданский «вольнонаемный» персонал и т.д. Как из всех их выделить именно те группы, права и свободы представителей которых нуждаются в повышенных гарантиях и более строгой защите, включая уголовно-правовую? – Очевидно, только федеральным законом.

При реализации предлагаемого подхода свобода усмотрения правоприменительных органов будет в известной мере ограничена, поскольку за ориентир берется уже действующее законодательство и конституционный принцип равенства перед законом, а не просто наличие «услышавшего (увидевшего) и обидевшегося» представителя группы, вроде сотрудников аппарата, коллектива учреждения, посетителей выставки, пассажиров вагона метро и т.п. «сообществ». При квалификации надлежит установить, что:

а) потерпевший (иной объект материального мира) представляет группу, нуждающуюся в специальной защите прав и свобод в соответствии с законом или международным договором, например, меньшинства. Государство признало такую необходимость;

б) по мнению виновного, потерпевший (иной объект) представляет или же не представляет (при крайних проявления группового эгоизма) некоторую группу, иной объект представляет ценность для представителей некоторой группы, части населения;

в) посягательство на конкретного потерпевшего (конкретный объект) было совершено именно по причине наличия таких связей[5]. Тем самым, наряду с вредом конкретному потерпевшему, микрогруппе, семье и т.п. вред причиняется определенной части населения, т.е. нарушаются общественный порядок и – отчасти – безопасность. Наверно, определить деяние против общественного порядка и безопасности возможно только через признаки нарушения уже установленного законом порядка, признаки его отрицания, но никак не через тонкости мотивации и свободы вольного слова.

С использованием формальных признаков (установленного правопорядка) можно утверждать, что сотрудники полиции, общей и специальной, являются социальной группой, нравятся они нам или нет, признаются в таком качестве с учетом особого правового режима наделения правами и обязанностями, установления льгот и социальных гарантий. Сотрудники полиции, совершающие правонарушения и преступления — всевозможные «оборотни» — группой не являются. Статус начальствующего состава полиции определяется ведомственным нормативным актом, даже если и вводится в действие указом Президента России. Следовательно, и руководители, полицейские начальники, не являются социальной группой. «Умники», «очкарики», «интеллигенты», «понаехавшие», если последние не являются членами дипломатического корпуса и соответствующих семей, беженцами или вынужденными переселенцами, не образуют социальные группы в уголовно-правовом значении. Подозреваемые, обвиняемые и подсудимые образуют отдельные группы, на это указывают нормы процессуальных кодексов об особой защите указанных лиц в процессе и международные соглашения Российской Федерации по вопросам защиты прав лиц, подвергнутых уголовному преследованию и привлеченных к суду.

С учетом изложенного, уголовного наказания достойны не абстрактные «возбуждения», да ещё и совершенные с мотивами-целями, перечисление которых занимает несколько строк текста[6], а вполне конкретные публичные призывы к совершению преступлений в отношении определенных лиц, а равно призывы к дискриминации данных лиц (преступной или непреступной), публичное обоснование полезности, целесообразности, необходимости таких действий.

Уголовно-правовое определение социальной группы должно конструироваться как бланкетная норма. Для этого, статью 63 УК РФ надлежит дополнить приложением следующего содержания: «Под социальной группой в статьях настоящего Кодекса понимается совокупность граждан, иностранных граждан и лиц без гражданства, права и свободы которых нуждаются в особой защите в соответствии с федеральным законом и международными договорами Российской Федерации, а также лиц, пользующихся льготами в соответствии с федеральным законом».

Литература

1.                  Зюков А.М. Юридическая техника уголовного закона в нормах о преступлениях экстремистской направленности // Российский следователь. 2010. №2.

2.                  Кибальник А. Борьба с экстремизмом и противоречивость уголовной политики // Уголовное право. 2008. №2.

3.                  Турышев А.А. Уголовно-правовая характеристика экстремизма //Научный портал МВД России. 2010. №1.

4.                  GayRussia.Ru // http://www.gayrussia.ru/society/detail.php?ID=12019.

5.                  http://www.crimpravo.ru/blog/879.html#cut.

6.                  Центр «СОВА». Национализм и ксенофобия. 2007. 27 августа. //http://xeno.sova-center.ru/89CCE27/89CD1C9/9BAAB62.

7.                   «Газета.ру» 10 сентября 2009 года // http://www.gazeta.ru/politics/2009/09/10_a_3258922.shtml?incut2.

Поступила в редакцию 13.05.2011 г.