Типологические черты государства кыргызов до вхождения в состав Российской империи: влияние на характер и институты власти

 

Усекеев Эрмек Жолдошбекович,

кандидат физико-математических наук, доцент Кыргызского национального университета им. Ж. Баласагына,

докторант Института философии и политико-правовых исследований Национальной академии наук Кыргызской Республики.

 

В статье рассматриваются три этапа кыргызской государственности: от ее истоков (3-1 вв. до н.э.); Кыргызского каганата на Енисее и «кыргызского великодержавия» (7-9 вв.); попыток воссоздания государства в период с 8 по 19 вв. До присоединения Кыргызстана к Российской империи, когда происходят кардинальные культурные трансформации, характер власти, утверждает автор, изменяется от патронимического к военно-аристократическому и сословно-патриархальному.

 

The article regards three types of Kyrgyz state: beginning with its background (3-1 century BC); Kyrgyz kaganat on Yenisei and “Kyrgyz great powers” (7-9 centuries); claims to reconstitute the state in the period between 8^th and 19^th century.Before Kyrgyzstan joined to Russian Empire, when total cultural transformations occurred, the character of authorities, as author affirms, changes from patronymic to military-aristocratic and limited patriarchal.

 

В отечественнойгуманитаристике установилась точка зрения, в соответствии с которой генезис и эволюция кыргызской государственности прошли пять характерных этапов, а именно:

– истоки кыргызской государственности, связанные с возникновением первых кыргызских государств в III–I вв. до н.э. – древнекыргызского и древнеусуньского;

– кыргызские государства в системе общетюркских государств, когда вершина их развития пришлась на конец VII – начало VIII в. н.э. в связи с Барс-беком, возглавившим кыргызский каганат на Енисее, а также в связи с так называемым «кыргызским великодержавием» в IX в. н.э., когда границы кыргызского государства простирались от Монголии до Тянь-Шаня;

– неудавшиеся попытки воссоздания государства в период с XIII по XIX вв. (основными историческими персоналиями в этот период принято считать Муххамед-кыргыза (Тогай-бия) и Ормона, провозглашенными ханамикыргызов);

– кыргызское государство, существовавшее в пределах советского государства с момента создания кара-киргизской автономной области в 1924 г. до распада СССР, когда Кыргызстан был одной из союзных республик;

– суверенная Кыргызская Республика, провозглашенная Декларацией Вер­ховного Совета Кыргызской Республики 31 августа 1991 года [1].

Нас будут интересовать первые три этапа, а вернее, характерные, типологические черты государства кыргызов, присущие всем трем этапам и оказывавшие определенное влияние на характер и институты власти.

Для кочевого общества, в отличие от оседло-земледельческого, характерны патронимические отношения, т.е. отношения в социуме, выстраивающиеся на основе генеалогической близости и патриархальных принципах, и соответствующая им патронимическая идеология по причине ведения хозяйства семейно-родственными общинами носили тотальный характер. В силу данного обстоятельства государства кочевников имели в целом патронимический характер, что, безусловно, влияло на институты власти, принципы их организации, характер и формы функционирования. Принципы государственного управления оседло-земледельческих обществ так и не стали образцом для новых отношений в период интеграции различных типов обществ в структуре кочевых государств, поскольку их принципы и формы хозяйствования оказались несовместимыми с базовыми принципами существования номадов. Эволюция государственных форм жизни номадов оказалась тупиковой.

В соответствии с современными социологическими концепциями одними из сущностных черт и одновременно предпосылок государственнос­ти являются следующие моменты, как (а) возникновение форм власти, не отождествляющих себя со всем обществом, т.е. власти одних людей и групп населения над другими, и (б) разделение населения по территориальном признаку и принципу, в котором игнорируется система кров­ных связей [2].

Очевидно, что патронимия всегда входила в противоречие со второй предпосылкой, и она либо разрушала государство, если последнее возникало на определенном этапе истории, либо, постоянно адаптируясь к текущим реалиям и требованиям времени, постепенно уступала место новым общественным отношениям и принципам связей. Отметим в данной связи, что широко возрожденные в современном Кыргызстане принципы трайбализма (как, естественно, и сам трайбализм, и далеко не в последнюю очередь в системе властных отношений) являются рецидивами патронимических связей и отношений.

А.Н. Бернштам пишет по поводу возникновения государства кыргызов на Енисее следующее: «Процесс развития киргизских племен на Енисее привел их в эпоху возникновения классового общества к созданию соб­ственного государства и к сложению специфических черт культуры, в частности, рунической киргизской письменности на так называемом литературном языке орхонских тюрков. Политическая и экономическая изолированность енисейских кир­гизов и самостоятельный путь их исторического развития способствовали расши­рению экономической основы их хозяйства и возникновению своеобразных черт в их быту. Существенную роль в этом сыграло появление у них земледелия как подсобной отрасли хозяйства, а также городов-ставок и развитого ремесла, осо­бенно металлургического» [3].

Указанные А.Н. Бернштамом предпосылки генезиса государства – возникновение классового общества, наличие письменности, расширение экономической основы хозяйства, появление земледелия, городов-ставок, развитых ремесел – привели к тому, что в VI в. н.э. сформировалось го­сударство енисейских кыргызов. В условиях государственного бытия общество енисейских кыргызов достигло относительно развитого уровня дифференциации и сложности организации. При этом кочевая аристократия составляла верхний правящий слой общества и сконцентрировала в своих руках большие материальные ценности: стада ско­та, пахотные земли, всевозможные предметы, драгоценности и др. Аристократия, управлявшая милитаристским государством, опиралась на военную силу, возглавляя ее. Другими словами, военные лидеры и были, собственно, аристократией.

По мере укрепления государства расширялись и усложнялись функции государства, что неизбежно приводило к усложнению ее организации. Так, в VI–VII вв. государство возглавлял правитель, наделенный высшим титулом власти, – «ажо». Государственная структура была образована из шести ступе­ней, высшая из которых состояла из управленческой элиты, осуществлявшей судебную, финансо­вую и другие виды деятельности. Она же осуществляла военное руководство в государстве [4]. В конце VII в. кыргызский каганат возглавит Барс-бек [5]. В IX–X вв. ажобудет возглавлять высшую администрацию и военные силы и в его подчинении будут находиться три бэя и целая иерархия чиновников, разбитая на шесть разрядов [6].

Эволюция государства енисейских кыргызов вполне укладывается в утверждение В.М. Массона о том, что «из двух основных направленностей путей политогенеза, организационно-управленческого и военно-аристократического, в степной зоне налицо безуслов­ная доминанта последнего» [7], при этом «необходимость налаживания управленческой структуры, прежде всего для сбора дани, ведет к усилению организационной функции управленческой группы. Для этого используются прямые заимствования бюрократических традиций оседлых государств, прежде всего Китая» [7]. Заимствования были, с одной стороны, достаточно избирательными и касались совершенствования поборов, производимых с населения, а с другой – поверхностными.

Пиком государственности кыргызов рассматриваемого нами периода было государственное образование, которое В.В. Бартольд определил как «кыргызское великодержавие». Это был, по мнению Ю.С. Худякова, «звездный час кыргызской истории, время поразительных успехов кыргызского оружия в длительной войне с уйгурами, эпоха, когда кыргызы смогли покорить обширные просторы степной Азии» [8].

Милитаристский характер практически всех кочевых государств приводил к тому, что особую роль в жизни государства, в том числе, конечно, енисейских кыргызов играли дружинники, составлявшие достаточно многочисленное военное сословие, на которое опиралась коче­вая аристократия, осуществлявшая руководство государством.

Войны, которые вели кочевники, были для них зачастую источником пополнения своих богатств. Как свидетельствуют исторические факты, в государстве енисейских кыргызов широко практиковалось рабство, когда рабами были «военнопленные, либо представители лесных этни­ческих групп Саяно-Алтайского нагорья, например, племен дубо, в область расселения которых направлялись специальные экспе­диции с целью их поимки и обращения в рабство. Очень широко труд рабов применялся при сооружении оросительных систем, а также в горнорудном деле» [9].

Просуществовав сравнительно недолгое время и достигнув своего эволюционного пика в период великодержавия, государство енисейскихкыргызов прекратило свое существование. «Затяжные войны подорвали… силы и могущество, расселение на захваченных территориях приводило к «размыванию» этноса – все это обусловило быстрый закат великодержавия. Уже в первой четверти X в. основная масса кыргызов оставила степи и вернулась за Саянский хребет на Енисей. Объяснить данное событие можно по-разному: 1) истощением людских ресурсов; 2) непригодностью степи Центральной Азии, где было мало крупных городов и ирригационных каналов для занятий ремеслом и земледелием» [Б.И. Борубашов, З.И. Галиева, 10]. Вышеуказанные факторы, приведшие к исчезновению государства енисейских кыргызов сыграли преимущественно роль катализатора распада государства. Главные же причины – внутренние, выражавшиеся в отсутствии у кыргызов внутренней потребности и привычки к государственной жизни. Все необходимое для жизни и продления своего существования индивид мог получить в пределах своей общины, связь с которой значительно усиливалась вследствие того, что отношения в ней выстраивались на основании кровного родства. Кроме того, особенности хозяйствования вынуждали кочевников к постоянным перемещениям, что никоим образом не способствовало формированию государственной ментальности. С хозяйственной точки зрения государство для кочевников не было действительно необходимым и целесообразным органом, образованием. Как указывает А.А. Асанканов, «существенным фактором, способствовавшим возникновению государственности у кочевников, было отражение внешней опасности, о чем ярко свидетельствует нали­чие государственности кыргызов... Однако приме­ры из истории государства кыргызов и Кыргызстана указывают на один непре­ложный факт: возникающие при необходимости внешней опасности кочевнические государства обычно существовали недолго, как только внешняя опасность отра­жалась или устранялась, такие государства быстро распадались. ... История показывает, что кочевнические государства могли существовать срав­нительно долго только при том условии, если подчиняли земледельческие области и частично интегрировались в них» [11].

Однако такая интеграция всегда таила в себе опасность культурной ассимиляции, влекшей за собой утрату собственной идентичности, что, впрочем, происходило, нечасто. До того, как ассимилятивный процесс успевал захватить полностью кочевое население, государство, возглавляемое номадами, как правило, разваливалось. С утратой военно-политической власти кочевники полностью возвращались к прежнему образу жизни, и в отсутствие государства ассимилятивные процессы быстро сходили на нет. Это хорошо прослеживается, в частности, на примере Караханидского государства, в состав которого входил ряд кыргызских родов и племен [12]. Государство Караханидов представляет определенный интерес в связи с тем, что его недолгая история позволяет судить о характере адаптации кочевого населения к оседлой культуре, а также о культурном симбиозе, когда в качестве доминирующей политической силы выступало кочевое население. Верховная власть, как и право собственности на землю, опиралась и обеспечивалась военным превосходством кочевников над оседлой частью населения ханства [13].

Культурный симбиоз, оказывавший значительное влияние на государственное устройство и всю систему властных отношений в кочевых каганатах, был возможен лишь при условии военного господства номадов, от которого оседлое население старалось, конечно, избавиться всеми доступными для него средствами. В том же случае, если военное доминирование номадов по каким-либо причинам прекращалось, верховные правители-номады теряли власть, а с ней и собственность. Кочевники отстранялись от управления государством, кочевое же население, как правило, становилось зависимым от оседлого. И, будучи зависимым, оно, если не было возможности выйти за пределы государства, как правило, стремилось вернуться к исходным культурным и хозяйственным формам.

Третий этап эволюции кыргызской государственности, характеризуемый обычно как несостоявшиеся попытки воссоздания государства в период с XIII по XIX вв., в строгом смысле сопряжен с отсутствием государственности у кыргызов. В течение долгих семи веков кыргызы существовали вне государства либо, как это было в случае с Кокандским ханством в период с XVIII по XX вв., в составе других государств в подчиненном положении. Так как эти государства не отражали ни культурные, ни ментальные особенности кыргызов, ни их интересов, то кыргызские роды и племена, как правило, замыкались на самих себе и таким образом сохраняли длительное время свою культурную специфику и все свои традиционные институты, стереотипы и привычки. Однако в позднее средневековье в силу постоянного возрастания внешних воздействий и постоянного количественного роста населения в кыргызской традиционной общине стали преобладать тенденции, связанные с процессом феодализации общества. В первом томе «Истории Киргизской ССР» указывается, что кыргызские племена «позднего средневековья, их родоплеменной состав и сложившиеся у них патриархально-феодальные отношения в корне отличались от первобытнообщинных. Правители отдельных племен, будучи крупными феодалами, принимали целые группы родов и племен, и общины являлись не родовыми, а территориальными» [14]. Словом, наблюдался процесс укрупнения родоплеменных единиц и усиления дифференциации населения по социально-имущественному признаку. Данный процесс достиг своего пика в условиях Кокандского ханства, в состав которого кыргызы вошли главным образом под давлением внешних обстоятельств.

Территориально-административное устройство Коканд­ского ханства, представлявшего собой классическую восточную деспотию, имело определенную специфику. На момент включения его в состав Российской империи ханство состояло их 15 бекств, официально подчиненных правителю в лице хана [15]. Непосредственно бекства управлялись беками, находившимися по отношению к хану в вассальном подчинении. Беки, однако, на деле располагали всей полнотой власти, что было обусловлено не только культурно-политической спецификой населения ханства, но и тем обстоятельством, что вся административная система ханства, за исключением администрации самого хана, содержалась не за счет ханской казны, а за счет местных податей, которые беки, будучи целиком предоставленными сами себе, взимали по своему усмотрению [16].

Характеризуя систему власти в ханстве, российский востоковед царского периода В.В. Вельяминов-Зернов подчеркивал, что «система управления в Коканде очень дурна. Хан есть высшее лицо, но сам он распоряжается редко. Обыкновенно при нем образуется партия, не из нескольких приближенных лиц, а из целого племени, рода и отделения, которому случится оказать услуги государству или другим каким-либо образом приобрести влияние и силу» [17]. «Тиранство партий, – писал В.В. Вельяминов-Зернов, – длится до тех пор, пока члены ее не рассорятся между собою или не одолеет другая, противная сторона. Перемена власти выражается обыкновенно страшным беспорядком и кровопро­литием» [18].

Кыргызы, проживавшие в пределах ханства, были разделены с учетом их родоплеменного деления, что было обусловлено и тем, что ханская администрация стремилась препятствовать созданию территориального, экономического и политического единства кыргызов. Их разделенность создавала благоприятную почву для проведения политики, направленной на развязывание межпле­менных усобиц, существенно ослаблявших кыргызов и снижавших их влияние в ханстве. Как свидетельствуют множество исторических документов того периода, многие кыргызские роды и племена были не только разобщены, но и часто находились в состоянии взаимной вражды.

Правители кыргызских родов и племен объективно были носителями центробежной силы в общей межродовой системе отношений. Они были непосредственно заинтересованными в сохранении своей власти и исключительных прав, и поэтому всячески способствовали сохранению автономии родов. Однако в большей мере жизнеспособности и устойчивости родоплеменного устройства кочевого населения способствовали хозяйственные особенности исторически обусловленного экстенсивного скотоводства. Устоявшиеся взгляды и привычки, веками складывавшиеся традиции, однотипные знания и производственный опыт исключали либо делали неустой­чивыми и достаточно условными связи, осуществляемые по территориальному принципу. В то время как родоплеменная принадлежность, проверенная длительной исторической практикой и санкционированная всей системой кровнородственных отношений, отличалась чрезвычайной устойчивостью. Как подчеркивают С.М. Абрамзон и Л.П. Потапов, ни родоплеменная борьба феодалов за власть и пастбища, ни временные ханские союзы с кочевыми племенами не смогли затронуть основ социально-экономического строя военно-административных или государственных объеди­нений кочевников [19]. Родоплеменная структура оказывала определяющее влияние на социальную жизнь общины. Благодаря низкой имущественной и социальной дифференциации она препятствовала продвижению и адаптации членов общины к государственным формам жизни. Вполне отвечая интересам родоправителей, родоплеменная структура находила у них активную поддержку. Г.С. Загряжский, тщательно изучив быт и образ жизни кыргызов, пришел к заключению, что «разде­ление же на роды сохраняют манапы и строго их держатся» [20]. Каждый глава рода или племени был полно­властным хозяином в пределах своей общины, повелевающим жизнью своих соплеменников.

Правители родов и племен в лице манапов, бийев и датка (на южных территориях) имели в свое распоряжении все необходимые экономические и административно-организационные элементы для автономной жизни рода и относились к власти Кокандского ханства достаточно формально. И если исполняли свои вассальные обязанности, то лишь под военным и административным давлением ханской администрации. С другой стороны, самим кокандским наместникам и носителям власти приходилось приспосабливаться к правителям кыргызских родов и часто идти навстречу их требований, поскольку без их участия они не мог­ли выполнять функции по сбору налога и управлению местным населением. Ч. Валиханов на основе личных наблюдений пришел к заключению, что «власть Коканда над киргизами слаба, и они мало слушаются хакимов, особенно в последнее время» [21]. Целый комплекс внешних и внутренних обстоятельств приводил к тому, что кокандская администрация, а с ней и оседлое население, не располагая достаточными силами и средствами для более полного подчинения себе номадов, вынуждено было предоставить им «право жить, самоуправляться и заниматься своим хозяйством, как им заблагорассу­дится» [22].

Существенные различия в культурах оседлого и кочевого населения ханства сами по себе содержали высокий конфликтный потенциал. Главы родов и племен не упускали случаев полностью выйти из-под подчинения кокандцев, при этом они часто использовали грубую силу, к которой часто прибегали и их противники. Относительно частые вооруженные столкновения составляли одну из специфических черт жизни кыргы­зов в Кокандском ханстве, которое в целом было чуждо им. Неприятие чужой культуры, постоянное давление со стороны кокандцев, часто конфликтный характер сосуществования с другими родами и народами способствовали милитаризации системы управления родов и племен и усилению власти родоправителей, придавая ей абсолютный, безусловный характер.

Находясь в политической зависимости от Кокандского ханства в течение нескольких десятилетий, кыргызские родоправители сумели сохранить в своих руках не только власть над своими соплеменниками, но и прежнюю систе­му управления, базировавшуюся на системе кровнородственных связей и патриархально-феодальных отношениях.

Род или племя в силу своей автономности представляло собой некоторое подобие миниатюрного государства. Соответственно, власть главы рода или племени представляла собой государственную власть в миниатюре, которая в условиях частых межплеменных усобиц и необходимости эффективно отстаивать интересы и права общины перед ханской администрацией выражала собой само­стоятельную форму внутреннего управления. В силу указанных причин власть родоправителя, основывавшаясяна патриархальных началах, во взаимоотношениях с другими родами и ханством в целом выражала и представляла интересы рода. Многие исследователи быта кыргызского населения того времени подчеркивали, что родоправитель не являлся выразителем отвлеченного принципа власти, он был «старший между родовичами, живой и деятельный представитель, за­щитник и регулятор родовых интересов... В простейшей фор­ме общежития – родовой – кочевники находили не только защиту от врага, но и взаим­нуюподдержку в беде и нужде: находили, следовательно, крепкую нравственно-экономическую связь» [23].

Система управления внутри кыргызских родов и племен перед их вхождением в состав Российской империи покоилась на раннефеодальной основе, в которой присутствовали многие элементы от предшествующих времен. Большая роль в данной системе по-прежнему отводилась традиционным формам взаимоотношений, когда экономические, политические и административные методы принуждения дополнялись морально-этическими формами воздействия. Добровольное, вошедшее в привычку подчинение простых членов родов манапу, бию и авторитетному аксакалу значительно усиливалось и закреплялось моральной сис­темой принуждения, освященной всем предшествую­щим опытом и традицией.

Вследствие низкой социальной дифференциации кыргызских родов, их небольшого количественного состава административное управление в них носило сословно-патриархальный характер. При этом основной формой организации кыргызов в рассматриваемый нами период была пастбищно-кочевая община, основной ячейкой ко­торой был аил. Община в силу ее постоянного количественного роста и усиления процесса дифференциации постепенно стала приобретать черты классового общества. Однако она все еще зиждилась в значительной мере на системе кровнородственных свя­зей и поэтому представляла собой единый организм с множеством тради­ционных институтов и форм прошлого. Все это вместе, наряду с часто конфликтными отношениями с другими родами и народами, приводило к тому, что власть и влияние родоправителей, являвшихся, как правило, самыми крупными собственниками в пределах своей общины, были настолько велики, что они могли вторгаться в различные сферы общественных отношений, включая даже семейные.

Составной частью управления кыргызских родов и племен было судопроизводство, которое осуществлялось на северных территориях Кыргызстана бийями, а на южных – кыргызскими биями или узбекскимиказиями. Как утверждал Ч. Валиханов, «бии никем формально не избираются и формально никем не утверждаются» [24], что означало, что бийи юридически никем не назначались, не избирались и не утверждались. Г.С. Загряжский на основе собственных наблюдений охарактеризовал бийев следующим образом: «Киргиз, известный по своему уму, безукоризненной нравственности, справедливости, опытности в киргизском судопроизводстве, а, следовательно, и в знании киргизских обычаев, на основании которых производится суд и расправа у киргизов, именуется бием» [25]. Бийи имелись в каждом аиле, роде и племени; количество их не регулировалось, и поэтому их могло быть несколько в одном роде, аиле и т.д.

Судопроизводство распространялось на многие стороны общест­венной жизни и поэтому имело отношение не только к процессуальным, но и административным функциям. Последнее обстоятельство объясняет тот факт, что в судебную систему кыргызов помимо биев были активно вовлечены и манапы. Главы крупных родоплеменных объединений, сосредоточив в своих руках админи­стративную и судебную власть, приобретали и значительное политическое влияние, после чего становились, как сказано в одном из архивных документов, «в полном смысле властелинами» [26].

До вхождения Кыргызстана в состав Российской империи у кыргызов действовали параллельно две системы права: обычное право – адат, распространенный среди кочевого населения и адаптированное к местным условиям мусульманское право – шариат, который внедрялся Кокандским ханством среди средикыргызов, ведущего полуоседлый или оседлый образ жизни на юге Кыргызстана.

С присоединением Кыргызстана к Российской империи в истории кыргызского народа начался принципиально новый этап, связанный с кардинальными культурными трансформациями, в том числе в системе властных отношений.

 

Литература

 

1.                  Проблемы политогенеза кыргызской государственности. – Бишкек, 2003. – С. 9.

2.                  Вятр Е. Социология политических отношений. – М., 1979. – С. 344.

3.                  Бернштам А.Н. К вопросу о происхождении киргизского народа // Избранные труды по археологии и истории кыргызов и Кыргызстана. – Т. 1. – Бишкек, 1997. – С. 491.

4.                  Худяков Ю.С. Вооружение енисейских киргизов VI–XII вв. – Новосибирск, 1980. – С. 143.

5.                  Барс-бег, каган кыргызов. – Бишкек, 2003. – С. 31.

6.                  Там же. – С. 39.

7.                  Какеев А.Ч. Проблемы политогенеза кыргызской государственности. – Бишкек, 2003. – С. 74.

8.                  Худяков Ю.С.Кыргызы на просторах Азии. – Бишкек, 1995. – С. 59.

9.                  История Киргизской ССР. – Т. 1. – Фрунзе, 1968. – С. 123–124.

10.              Борубашов Б.И., Галиева. З.И. История государства и права Кыргызской Республики.

11.              Асанканов А.А. Особенности формирования и развития государств Центральной Азии (на примере государств кыргызов) // Проблемы политогенеза кыргызской государственности. – Б., 2003. ­– С. 173–174.

12.              Караев О. История Караханидского каганата. – Фрунзе, 1983. – С. 93.

13.              Указ.соч. – С. 96.

14.              История Киргизской ССР с древнейших времен до наших дней. – В 5 т. – Т. 1. – Фрунзе, 1984. – С. 463.

15.              Кун А. Очерк Кокандского ханства. – Изв. РГО, т. 12, отд. 2. – СПб., 1876. – С. 6.

16.              Хорошихин А.П. Заметки о Коканде // Туркестанский сборник, 1869. – № 23. – С. 189.

17.              Вельяминов-Зернов В.В. Сведения о Кокандском ханстве // Вестник РГО. – СПб., 1856 . – Ч. 18. – Кн. 5. – С. 107.

18.              Указ.соч. – С. 113.

19.              Абрамзон С.М., Потапов Л.П. Народнаяэтногония как один из источников для изучения этнической и социальной истории (на материале тюркоязычных кочевников). – М.: СЭ, 1975. – № 6. – С. 35.

20.              Загряжский Г. Очерки Токмакского уезда // Туркестанские ведомости, 1873. – № 9. – С. 12.

21.              Валиханов Ч. Собр. соч. в 5 т. – Алма-Ата, 1961-1965. – Т. 2. – С. 379.

22.              Архив Киргиз.филиала ИМЛ, ф. 10, оп. 1, д. 234 л 80-120.

23.              Колпаковский Г.Л. Особое мнение об основах местного управления киргизов. – ЦГВИА, ф. 400, Аз.ч., оп. 1871, д. 25, л. 493.

24.              Валиханов Ч. Избранные произведения. – Алма-Ата, 1958. – С. 215.

25.              Загряжский Г.С. О народном суде у кочевого населения Туркестанского края, по обычному праву. Материалы для статистки Туркестанского края. Ежегодник, вып. IV. – СПб., 1876. – С. 193.

26.              ЦГВИА ф. 400, Аз.ч, оп. 1868, д. 6, л. 16, 20.

 

Поступила в редакцию 05.04.2013 г.