Проблемы интерпретации правовых текстов в судебной практике на примере теории правового прагматизма
Кравченко Сергей Сергеевич,
кандидат юридических наук, доцент кафедры теории, истории государсва и права и конституционно правових дисциплин Академи труда и социальных отношений Федерации профсоюзов Украины.
В статье поднимаются проблемные вопросы интепритации правовых текстов. В исследовании отражены взгляды американских прагматистиков на проблему интерпретации правовых текстов. В частности отмечается, что интерпретация правовых текстов должна происходить с учетом судебной практики, а также практики применения законодательного акта. Автор делает вывод, что правильная интерпретация закона судьями имеет важное значение для соблюдения прав человека, так как неправильное определение содержания правовой нормы может привести к нарушению прав человека.
Ключевые слова: закон, законодательный акт, интерпретация, правовой прагматизм, права человека, правовое текст, судебная практика.
In article author takes interpretation legal texts problems questions in lawsuit. The study highlights the views of American pragmatism the problem of interpretation of legal texts. Specifically noted that the interpretation of legal texts should be taking into account the jurisprudence and practice application statute. Author infers that the correct interpretation of the law by judges is essential to respect for human rights as incorrect definition of the content of legal norms may lead to human rights violations.
Keywords: act, interpretation, human rights, jurisprudence, law, legal pragmatism, legal text.
Интерпретация законов и уставов начинается с прочтения их вербального выражения. Но когда речь закона имеет неясности и неопределенности, или когда правовой текст позволяет различные типы интерпретации, суды пытаются определить цель или намерение законодателя, скрытые в его словах. Правовые тексты часто настолько неясны, а материал для определения интенций законодателя настолько мизерный, что суды трактуют их в соответствии со своими собственными склонностями и преференциями в контексте рассуждений «здравого смысла». Такая практика входит в конфликт с правилами текстуализма, поскольку по вполне естественным причинам наблюдается разнобой в мыслях, который искажает сущность закона и поэтому не может способствовать унифицированному пониманию ни намерений его составителя, ни логике применения. Решить трудности иногда невозможно даже с помощью проверенных временем и практикой правовых канонов или правил, как например, «золотого» или британского правила, позволяющего судье отступать от номинального значения слова для того, чтобы избежать абсурдного решения. При этом, если слово имеет одно значение, но его применение приведет к неправильному решению, судья может применить совсем другое значение. Понятно, что выбор «другого значения» находится в компетенции судьи и может не совпадать с мнением его коллег. Применение канонов, поэтому, не всегда дает удовлетворительные результаты. Предполагается, что законодатель знает и учитывает правовые каноны, составляя закон, и пытается изложить его содержание в самых точных выражениях. Но еще К. Ллевелин утверждал, что на каждый канон существует антиканон, а понятийная широта и гибкость естественного языка означает, что всегда возможны одинаково убедительные опровержимые аргументы для двух или более противоречивых интерпретаций. Общий принцип понимания слов заключается в том, что слова в словаре интерпретируются в том же значении, что и юридические термины. Следуя этому принципу и не учитывая специфики контекста, судья может сделать неверный вывод. Например, если в контракте о продаже фермы указывается скот, свиньи и другие животные, общий термин «другие животные» будет обозначать только домашний скот, но не любимую собаку или кошку фермера , хотя в словарном определении они включены в понятие «животные».
Купите онлайн кассу у официального представителя завода изготовителя f-service.su подсветка зданий далее premium-light.pro
Интерпретируя правовые тексты, правовые прагматисты встречаются со всеми этими трудностями. Но они стремятся определить, какое из возможных решений данной проблемы имеет наилучшие перспективы для позитивных последствий. Прагматизм основывается на утверждении, что истина и значение идеи является функцией их практического результата или следствия. Прагматисты заинтересованы в том, чтобы правовые тексты использовались как ресурс для получения прагматично привлекательного результата. Наиболее принципиальные критики называют идеи прагматизма банальным, самоочевидным собранием труизмов. В определенном философском смысле, действительно, фундаментальные концепции прагматизма кажутся знакомыми и понятными. В интеллектуальной и социальной практике США стало привычным, что идеи прагматизма применяются не только в философском контексте, но и в практически конкретном смысле в прикладных сферах человеческой деятельности. В своих абстрактных теоретических постулатах, Холмс ссылается на трюизм – закон является прежде всего результатом человеческого опыта, нежели логических умозаключений, а человеческий опыт объясняется и интерпретируется, с одной стороны, в контексте континуума и взаимосвязи исторического процесса, а с другой, в значительной мере модифицируется на фоне политических событий определенного времени и их целесообразности. Применение прагматических идей в юриспруденции приобрело настолько банальный характер, что стало безоговорочной рабочей теорией большинства американских юристов. Никто уже не сомневается, что «восстание против формализма» конца XIX века было шагом вперед как в правовой теории, так и в интеллектуальном измерении в целом. Анализ принципов, на которых основывается принятие судебных решений и всей судебной системы, показал практические и идеологические недостатки догматического происхождения модели «верховенство закона» [1; с.123]. В то же время, выводы из анализа всего этого материала не только отражают основные идеи прагматизма, но и согласуются с ними и становятся важной причиной для принятия правового прагматизма в качестве нормативной стратегии. Недавнее возвращение к классическому прагматизму, который ознаменовался некоторым смягчением тона антипрагматистских критиков и противников прагматизма, является этому ярким подтверждением. В недавних работах Р.Дворкина [2;с.37] концепция «единственно правильного ответа на тяжелые правовые вопросы», которую он противопоставлял судебной практике прагматической интерпретации событий, мыслей и свидетельств, постепенно модифицируется в отказе от абстрактной «объективности», что очень напоминает утверждение Б. Кардозо о судьях-законодателях. Кардозо отрицал безусловную распорядительную функцию «предсуществования» [3; с. 89] правил закона, которые судья находит, но не создает. Вместо этого он считал, что, хотя объем и цель существующих законов в значительной мере ограничивает судью, в новых условиях он вынужден и обязан вносить свои поправки. Более того, учитывая узкие рамки его выбора, обязанность судьи определяется согласно концепции Дьюи, поиском социальной справедливости и соответствия изменившейся ситуации, в контексте «социального блага» [4; с. 240]. В концепции «социального блага», акцент делается на взаимосвязи в дихотомии «актер, то есть действующее лицо / действие», для каждого элемента которой понимание «добра» необходимо и для намерения, и для результата. Цели и задачи правовой деятельности в природных и социальных исторических контекстах всегда ситуативно окрашены. При этом идея «социального блага, добра» служит ориентиром практических оптимальных действий. Когда закон, после длительной проверки на практике, не поддается интерпретации в гармонии с современным понятием справедливости или социального блага, судья без колебаний должен его модифицировать или честно от него отказаться и действовать в согласии с прагматической практикой судопроизводства, предложенной Холмсом. В законе воплощена последовательная история развития нации на протяжении многих веков. Однако свод законов можно рассматривать как собрание аксиом, подобных правилам в учебнике по математике. Но и судья не является каким-то «странствующим рыцарем» [5;с.52], который согласно собственным соображениям ищет красоту и гармонию. Он должен находить вдохновение и уверенность в освященных длительной практикой принципах. Его задача состоит в том, чтобы проявить благоразумие и действовать осторожно в рамках традиции, методологических правил аналогии и правовой системы, адаптированной к требованиям сегодняшней социальной жизни. Для того, чтобы адекватно и правильно интерпретировать правовой текст, необходимо знать и историю его возникновения, и предвидеть возможные результаты его применения, учитывая доминирующие требования, нравственные и политические теории, состояние и движение общественного мнения данного исторического периода. Объединить эти два аспекта необходимо, несмотря на то, что для каждого конкретного времени сущность закона модифицируется, вступая в противоречие с новыми, измененными, подобными, но не идентичными обстоятельствами. Степень, принципы и пределы ограничения свободы судьи в интерпретации и применении правового текста остаются в рамках неустановленных параметров и поэтому является результатом неопределенного, неустойчивого и ненадежного утверждения [6; с. 181-182]. Но, если не понимать совет Холмса буквально, ее реальное значение заключается в том, что процесс интерпретации закона не может быть статичным. Он всегда осложняется тем, что судья сталкивается с необходимостью учитывать практические вопросы, связанные с существующими социальными и политическими ценностями и критериями, согласно которым он должен их судить в быстро меняющихся общественных отношениях.
Осуществление закона, по своей глубинной сути, является следствием практики интерпретации. Возрастая, в последнее десятилетие в США, дискуссии в рамках интерпретационного поворота являются более широким движением, чем просто академические споры, и не ограничивается такими теориями интерпретации, как текстуализм, герменевтика или постструктурализм. Общая тенденция заключается в отказе от априорных универсальных нейтральных правил. Семантика слов и значение синтаксических построений вербального выражения закона при этом трактуются в соответствии с языковой компетенцией судьи. В такой модели «верховенства закона», закон безошибочно детерминирует судебное решение, которое требует безусловного повиновения в общественной практике. Однако при первой же попытке анализа можно понять, что как содержание и ареал действия закона, так и специфика его вербального выражения является не столько распорядительным правилом или обязывающим принципом регулирования общественного порядка, сколько результатом социального опыта. Осознание различия между правовым / неправовым поведением, правильным / неправильным употреблением языковых выражений формировалось во всех деталях в интерактивном процессе человеческого опыта и коммуникации.
Задача, которую ставит перед собой нынешний интерпретационный поворот, заключается не столько в осознании всех «за и против» устоявшихся практик интерпретации закона, сколько в реформулировании их содержания и адаптации к условиям современности. Недавнее усиление интереса к роли интерпретации связано с несколькими причинами. Хотя теоретически доминирует мнение, что судья должен интерпретировать статуты, а не переписывать их или трактовать их в соответствии со своими преференциями, практический вопрос о том, как установить правила интерпретации, остается открытым. Острота противоречий достигла такого накала, что был поставлен прямой вопрос – что такое правовая интерпретация. Существенной темой дискуссии остаются размышления о том, как применить абстрактное правило закона к конкретной фактической ситуации. В этом контексте ее сущность составляет проблема выполнения судом своей главной миссии – функционировать в качестве медиатора, действующего при разрешении разногласий и судебных конфликтов в согласии с ценностями конституционной демократии. Определенный импульс в обсуждении этого вопроса и несомненное влияние на него сыграло возобновление интереса к идеям М.Гайдеггера и Х.Г. Гадамера о динамическом характере процесса интерпретации. Гадамер предложил четко диалогический подход к интерпретации текста, существенные характеристики которого снова вернулись в правовой дискурс. Интерпретация понимается как живой динамичный процесс. Его отличительная черта заключается не в простом следовании правилам при исследовании пассивного текста, а в проникновении в его глубинную семантическую структуру, оставаясь в историческом времени. Гадамер не предлагал правил и норм, интерпретация в его представлении является возобновляемой, каждый раз заново конструируемым диалогом между прошлым и настоящим. Этот процесс не сводится к использованию методик и техник, это длительное действие, не имеющее окончательного завершения. Интерпретация является постепенным, постоянным и креативным взаимодействием между текстом и интерпретатором. Ее результат проявляется в понимании содержания текста, следствием чего выступает интерпретация содержания. В терминологии Гадамера, этот результат определяется как слияние двух «горизонтов» - исторически детерминированного горизонта знания и опыта интерпретатора в рамках его исторического горизонта уважения текста [7]. Фундаментальным постулатом динамического процесса интерпретации является неразрывное единство активного поиска понимания условий, при которых возможно наиболее оптимальное приближение к истине, и предвидение общественно полезных последствий ее осуществления. В контексте герменевтики Гадамера понятие об объективной реальности и понимание существующих в ней истин согласуется с постулатом прагматизма о постоянно меняющейся реальности и роли человека в этом процессе. Они непосредственно связаны с меняющимся человеческим опытом, всегда открывают новые перспективы. То, что выражено в тексте, потеряло непосредственную связь с первобытными условиями его создания. В потоке человеческих отношений постоянно происходят трансформации в осознании правовых категорий истины недостатка, запретов и прав, ограничений и наказаний. Для их обозначения создаются новые правовые формы, выраженные в словах, идиомах и метафорах, предоставляемых возможностями естественного языка. Обращение к герменевтике означало возвращение к мысли о всеобъемлющей роли естественного языка в человеческом опыте. В контексте герменевтики Гадамера, интерпретация понимается как проникновение в истину текста и при этом критикуется принцип объективности как идеальный научный метод. Объективное прочтения текста обеспечивает лишь ограниченную степень понимания и уверенности [8; с. 46] и не позволяет полностью решить его первоначальное, оригинальное, предполагаемое значение. Кроме того, такой подход ограничивает значение текста рамками намерений его автора. Такой подход признается недееспособным [9; с. 114], поскольку первостепенная функция значения касается не ума или намерения автора, а истины содержания, выраженного в языке. Язык не является инструментом объективности. Созданный человеческим разумом и практикой, естественный язык, его слова и конструкции не означают ничего, кроме того смысла, который человек в них вкладывает [10; с. 893]. Он составляет трансцендентальную основу, в рамках которой прошлое и настоящее могут вести живой диалог. Язык выполняет свою функцию только в режиме взаимообмена [11; с. 30], в котором одно слово дополняет и объясняет другое.
Взаимодействие между историческим контекстом и его вербальным выражением определяет реальность «жизненного мира», в котором человек создает и закон, и слово для его выражения. Человеческий опыт является лингвистическим [12; с. 234], поскольку только через посредство языка можно сообщить что-то о чем-то [13;с.157]. В этом герменевтическом кругу слова приобретают значения, которыми их наделяет человек, потому что человеческие мотивы обостряют все вопросы, человеческое удовольствие разочарование окрашивает все ответы, и все правовые формулы имеют человеческое измерение [14; с.461]. В правовой теории последнего периода интепретационного поворота, эти концепции получили выражение в нескольких постулатах, которые стали сильным импульсом для развития юридической мысли. Среди них два – утверждение о неопределенности, согласно которому значение текста является неопределенным и пластичность содержания и сущности текста [15; с. 27] – создали и генерировали обеспокоенность и заинтересованность среди правовой общественности. Такую реакцию можно объяснить тем, что проблемы интерпретации, будучи одной из главных интеллектуальных парадигм правовых дискуссий, все еще не получили однозначного определения. Основываясь на максиме, что человек мыслит и выражает свои мысли только с помощью языка, можно было сделать вывод о том, что текст означает именно то, что автор пытается в нем сказать. Интерпретация, представляя единственный способ проникновения в смысл правового текста, требует только понять значение его намерений или горизонт его содержания. Этот ясный логический вывод снова приводит все к тому же вопросу – как это сделать? Выполнение этой задачи ассоциируется с новыми философскими установками. Современные интерпретационные теории США являются исследованиями, которые используют методы междисциплинарного подхода к языку, по аналогии с практикой интерпретации литературных, философских, лингвистических и религиозных текстов. Дискуссии сосредотачиваются на очевидном факте – закон выражен лингвистической конструкцией, он выполняет свою коммуникативную функцию благодаря тому, что состоит из слов, написанных или произнесенных. Рассуждения у них выходят из утверждения, что, поскольку закон выражен в языковых формах, общие характеристики его интерпретации не должны отличаться от интерпретации любых других текстов. Существующие правила интерпретации правовых текстов – каноны конструкции уставов, максимы интерпретации – не объединенных в общепринятую систему и служат определенным правилом. Источники и методы, применяемые в процессе интерпретации правовых текстов, обычно полностью зависят от выбора судьи [15; с. 69]. Отсутствие установленной системы правил позволяет ему аргументировать значение правового документа на основании долговременной практики, избирательно применяя правила интерпретации в соответствии со своей личной философией. Происхождение всех проблем интерпретации правовых текстов следует искать в безграничной гибкости и пластичности языка (как украинского, русского так и английского), каждое слово которого имеет «свою собственную систему значений».
Литература
1. Calabresi Guido. The Cost of Accidents. A Legal Economic Analysis. Yale UP, Sept. 1970. –350 p.
2. Oates Steven B. Abraham Lincoln: The Man Behind the Myths. Harper Perennial, Jan., 1994. –240 p
3. Easterbrook F. Schlessinger v Salimes. Nos 96-1730, 96-2606.
4. Finnis John. On the Critical Legal Studies Movement. //American Journal of Jurisprudence, 1985, №30. P. 231- 256.
5. Doughty Hogard A. Toward a Definition of Political Health and Pathology. // Innovation Journal , 2009. P. 49-61.
6. Bailyn Bernard. The Ideological Origins of the American Revolution. Cambridge, Mass.: Harvard UP, 1992. - 438 p.
7. Connecticut Nat’l Bank v Germain, 112 S Ct 1146,1149 (1992).
8. Declaration of Independence the and The Constitution of the United Ststes. Bantam Classics, Jule 1, 1999. –112 p.
9. Kitcher Ph. Science, Truth & Democracy. N-Y.: Oxford UP, 2001. –198
10. Haberman Clyde. 35 Years of Rockefeller Drug Laws & Hope There Won’t Be 36. // NYU Law Review, May 2008. P.890-93.
11. Jefferson Thomas. Wall of Separation Letter. Aurora General Advertiser, Philadelphia, Feb.1, 1802.In D.Dreisbach. Thomas Jefferson and the Wall of Separation between Church and State (Critical America) N-Y UP, 2003. P.25-37.
12. Dewey J. The Quest for Certainty. Lnd: George Allen & Unwin, 1930. -326 p.
13. Bradford W. History of Plymouth Plantation,1620-1647. (1650) N-Y:Modern Library, 1981. -353 p.
14. O.W. The Path of Law. //Harvard Law Review, 1897, № 10. P. 457 -465.
15. New Eldon. The Second Founding, N-Y 2003. – 124 p.
Поступила в редакцию 07.11.2013 г.