Социальный идеал и постколониальные исследования Центральной Азии для «понимающего контроля»

Сатарова Дилдора Гаппаровна,

кандидат философских наук, старший преподаватель кафедры социально-гуманитарных наук Ташкентской медицинской академии.

Формирование нового государства на постсоветском пространстве Центральной Азии вызвало к жизни задачу конструирования новых национальных идентичностей, новой системы социально-политических ориентиров в Республике Узбекистан: были поставлены вопросы о возрождении духовности и национального самосознания, ценностях национальной культуры, произошел пересмотр всего уклада жизни человека [1]. Все это обусловило поиск новых мировоззренческих основ, социальных идеалов, новой системы идей и устойчивой социальной идентичности в постсоветском культурном пространстве. Социальный идеал – представление о совершенстве собственного бытия, который формирует представление о совершенном состоянии общества и является источником целеполагания и социальной деятельности. В общественном сознании взаимодействуют и конкурируют между собой различные социальные идеалы. С обретением независимости в Узбекистане, появилась объективная потребность в идеале, консолидирующем общество, который способен будет удовлетворить релевантный в общественном сознании запрос на совершенное будущее. Были найдены смысловые опоры, на которых должен был формироваться социальный идеал и национальная идея.

Основными идеями, составляющими ядро идеологии национальной независимости Узбекистана, являются: процветание Родины, мир и спокойствие в стране, благополучие народа, гармонично развитая личность, социальная солидарность, межнациональное согласие, религиозная толерантность. Формирование социального идеала и национальной идеи стали важным механизмом консолидации общества для многонационального, многоконфессионального Узбекистана. Национальная идея объединяет общество, увязывает интересы личности, общества и государства в единый, направленный в будущее, позитивный национальный проект. С первых лет независимости по инициативе Президента Ислама Каримова поэтапно и последовательно осуществляются масштабные преобразования во всех сферах, направленных на обеспечение политических, экономических и социальных прав и интересов граждан страны, повышение уровня и качества их жизни.

Узбекистан как активный участник глобального процесса по достижению Целей развития тысячелетия планомерно реализует задачи, поставленные перед странами мира в 2000 году на Саммите тысячелетия, а по многим показателям является одним из лидеров в их выполнении [2]. Зарубежные эксперты особо подчеркнули высокую эффективность глубоко продуманной, рассчитанной на долгосрочную перспективу «узбекской модели» и пяти принципов развития, разработанных главой нашего государства и положенных в основу всех демократических преобразований в стране, в том числе либерализации системы государственного управления, модернизации экономики, развития социальных институтов и гражданского общества. За период независимого развития ВВП страны увеличился более чем в 3,5 раза. В последние годы, несмотря на мировой финансово-экономический кризис, в Узбекистане был достигнут один из самых высоких в мире показателей роста экономики. В том числе быстрыми темпами развиваются малый бизнес и частное предпринимательство, их вклад в формирование ВВП практически приблизился к среднеевропейскому уровню. Целенаправленная инвестиционная политика, реализуемые комплексные программы развития отраслей, по оценке участвовавших в семинаре специалистов, создают реальные предпосылки для дальнейшего ежегодного прироста ВВП страны и увеличения его объема к 2015 году в 1,5 раза. Зарубежные эксперты дали высокую оценку результатам реализации уникальной по своей сути и содержанию Национальной программы по подготовке кадров, направленной на кардинальное и системное повышение качества образования. В соответствии с задачами социально-экономического развития страны и международными стандартами усовершенствованы учебные программы и направления профессионального образования [2].

Проведены масштабные реформы в сфере здравоохранения. Созданы система оказания бесплатной экстренной высококвалифицированной медицинской помощи, разветвленная сеть сельских врачебных пунктов, перинатальных и скрининг-центров, полностью изменился подход к работе по охране материнства и детства, подготовке медицинских кадров. Как результат – показатели материнской и детской смертности за годы независимости снизились в стране в три раза. Значительно уменьшился и общий уровень заболеваемости населения, которому обеспечен широкий доступ, в том числе на селе, к качественным медицинским услугам. Средняя продолжительность жизни – наиболее важный индикатор реализации ЦРТ – в целом увеличилась с 67 до 73 лет, а женщин – до 75 лет. Как отметили эксперты, это самый высокий показатель в странах СНГ [2]. Однако, некоторые современные западные исследователи прилагают усилия для того, чтобы сложился иной, не позитивный ракурс видения социально-экономической, культурной и духовной жизни постсоветских государств Центральной Азии, в том числе и Узбекистана. Это образ зависимых, подчиненных, контролируемых Западом по старой «доброй имперской традиции» государств. Постсоветские государства с обретением независимости стали своеобразным регионом испытания на прочность своих суверенитетов: под видом «исследовательской деятельности», обучения/«научения», религиозные экстримисты пытаются и все еще не теряют надежды реализовать идею «построения халифата» в светских суверенных государствах. Многочисленные теоретики, «отягощенные опытом демократии», успешной экономики с развернувшимся финансовым кризисом, с помощью различных «интеллектуальных инструментов» типа конструктивистской «оптики», без приглашения вызвались проанализировать/изучить, рекомендовать/критиковать культурные традиции и историю, национальные и культурные идентичности, идеологию и политику, искусство и религию, настоящее/будущее и т.д. Является ли постсоветская ситуация в исторической науке и исторической политике современного Узбекистана еще и постколониальной? Могут ли современные тексты и рассуждения узбекских интеллектуалов быть представлены в постмодернистском дискурсе постколониальности? Когда и как дискурс антиколониализма сменяется дискурсом постколониальности? Так, по крайней мере, ставит вопросы Лора Адамс в статье «Применима ли постколониальная теория к Центральной Евразии?» [3]. В своей другой работе, исследовательница утверждает, что Узбекистан как и все постсоветские государства, в формировании национальных идентичностей, в процессе государственного нациестроительства производят/воспроизводят старые советские подходы и методы, такие как массовые концерты во время национальных праздников, массовые спектакли и фестивали [4]. Итак, постколониальные/постсоветские государства Центральной Азии «удостоились» постколониальных исследований, которые представляют собой «…совокупность методологически и дисциплинарно гетерогенных, но тематически взаимосвязанных концептуальных дискурсов, осознающих себя в единой рамке (сети) критических проектов и программ, направленных на преодоление последствий экономической, политической, но прежде всего культурной и интеллектуальной зависимости «незападного мира» от «западных» образцов и прототипов» [5]. Чем вызван всесторонний интерес западных интеллектуалов к формированию национальных идентичностей и научной «периферийной» жизни постколониальных государств Центральной Азии? Ответ можно найти у авторов общей парадигмы постколониальной теории— Ф. Фанона, Э. Саида, Х. Бхабха, Г. Спивак и В.Миньола.

В книге Эдварда вади Саида «Ориентализм. Западные концепции Востока» [6]. дана оценка исследованиям, главную идею которых можно сформулировать как выявление политических корней, источников европейского обществоведения, а также его ограниченности в понимании иных, нежели европейская, культур. Главный вывод работы заключается в том, что научное востоковедение на Западе было создано не для понимания цивилизаций Востока, а для «понимающего контроля» [7]. В основе самого термина «ориентализм», по мнению Э. Саида, лежала дихотомия «Восток - Запад», почти изначальное разделение географического пространства в культурном и интеллектуальном измерении на Окцидент (Запад) и Ориент (Восток). На интеллектуальной и культурной карте Запада ориентализм стал синонимом слабости Востока и олицетворением триумфа окцидентальной модели знания, управления и развития. «...Ориент – не просто сумма представлений, мифов и стереотипов о нем со стороны Окцидента, но и особые отношения между господином и рабом, колонизатором и колонизированным)» [6, с.46]. Гайятри Спивак в постколониальных исследованиях использует понятие «подчиненного», или «угнетенного», субъекта (Subaltern) [8, с.649–670], которому не дано право говорить [9, с.105 – 139]. Используя апробированные традиции постколониального дискурса, Л.Адамс в своих исследованиях выступает как «референт» Запада, знаток «универсального стандарта», по отношению к которому определяется специфичность культуры и традиций в постсоветском Узбекистане. В соответствии с Окцидентальной характеристикой (Запад) и Ориент (Восток), Л.Адамс поучает, что западным интеллектуалам следует перейти к «…действительному применению постколониальной теории в анализе и использованию … случаев для критики и уточнения теории. Постколониальная теория снабжает нас новой оптикой, которую стоит опробовать в отношении изучаемого нами региона. Новый инструмент ценен тем, что он позволяет не только раскрыть постколониальную природу нынешней Центральной Евразии, но и выявить отличия ее социума от других постколониальных обществ. Более того, исследование среднеазиатских обществ поможет совершенствованию постколониальной теории через приложение ее к более широкому спектру имперских проектов, в особенности тех, в основе которых лежали некапиталистические способы доминирования. В идеале ученые должны сочетать интерпретационные прозрения, извлекаемые из анализа того, каким образом концепт империи дискурсивно применяется в Центральной Евразии, с теоретизированием по поводу конкретных черт колониализма, основанным на сравнении с обществами, находящимися за пределами постсоветского мира. Независимо от того, будет ли, в конечном счете, взята за основу дальнейших исследований постколониальная или какая-то другая теория, мы только выиграем от более основательного приобщения к теоретическому базису. Это не только снабдит нас аналитическим инструментарием, совершенствующим наши концептуальные предпосылки, но и посодействует переводу нашей темы с научной периферии в самый центр академических дебатов»[3]. Как по новому опробировать теорию? Речь может идти о «новой колонизации», о новых геополитических дискурсах в связи с появлением новых агентов колонизации – США, НАТО, Евросоюз. По сложившейся традиции, Запад не занимается изучением Востока, а продолжает создавать Восток для себя и под себя: «...восточный человек изображен как тот, кого судят (как в суде), кого изучают и описывают (как в учебном плане), кого дисциплинируют (как в школе или тюрьме), кого необходимо проиллюстрировать (как в зоологическом справочнике)…» [6, с.63]. «Понимающий контроль» действует, и небезуспешно, применяя свои имперские амбиции, конструктивистские подходы и оптику, геополитические дискурсы.

Литература

1. Каримов И.А.. «По пути духовного возрождения». Ташкент; Изд-во «Узбекистан»; 1998 год

2. Достижение Целей развития тысячелетия: опыт Узбекистана. Информационно-аналитический центр, Режим доступа http://www.ia-centr.ru/publications/12114/.

3. Л. Адамс. Применима ли постколониальная теория к Центральной Евразии? // Неприкосновенный запас. 2009. № 4 (66). C. 25-36.

4. Laura Adams. The Spectacular State: Culture and National Identity in Uzbekistan (Politics, History, and Culture. Duke University Press Books, 2010.

5. Бобков И. М.Постколониальные исследования. Новейший философский словарь. Сост. и гл. н. ред. Грицанов А.А3-е изд., испр. - Мн.: Книжный Дом, 2003. — 1280 с. (Мир энциклопедий).

6. Саид Э.Ориентализм.Западные концепции Востока ( Э.Саид-СПб.2006).

8722-8722.html.

8. Спивак Гайятри Чакраворти «Могут ли угнетенные говорить?» // Введение в гендерные исследования. Часть II: Хрестоматия. Спб.: Алетейя,2001, сс.649 – 670.

9. Усманова А. Восточная Европа как новый подчиненный субъект. // Европейская перспектива для Беларуси: интеллектуальные модели (под ред. О.Шпараги). ЕГУ Пресс, 2007, с.105 – 139.

Поступила в редакцию 23.12.2013 г.